Когда взрослеют сыновья - Фазу Гамзатовна Алиева

это мой сосед получил вчера заказное письмо? — вдруг спросила Асият и посмотрела на девушку таким пристально прилипчивым взглядом, что та невольно заерзала на стуле и чуду перестало ей казаться таким вкусным.

— Откуда я знаю, тетя Асият, мое дело вручить, — ответила она недовольно.

— Наверное, от той… — прошептала старуха, приближая к ней свое сухое, морщинистое коричневое лицо с блеклыми, но живыми глазами. — Погубила она парня… — и старуха запричитала, покачиваясь из стороны в сторону. — На глазах погибает парень, а как его спасти — ума не приложу.

— Он был женат? — беспечно спросила девушка, принимаясь за свое чуду.

Она поймала себя на том, что разговор о Башире не только не тяготит и не раздражает ее, как обычные сплетни Асият, а, наоборот, приятен.

— Откуда жена?! — живо воскликнула Асият. — Разве городские девушки ждут, пока их засватают? А парень был золотой! Трудовой парень, воспитывался в детдоме. Потом закончил курсы электромонтеров. А уж уважительный! Однажды в квартире подо мной прорвало кран, и всему дому отключили воду. Так он каждому пенсионеру приносил в день по два ведра воды. Из колодца таскал. А колодец-то у нас далеко, там, на окраине города, где частный сектор. А как увидит старого человека с сумками или корзиной, сейчас же поможет донести. В общем, был человек и нету. Женщина погубила.

— Красивая? — не удержалась Башарат. Этот вопрос всегда волновал ее.

— А что толку? — живо повернулась к ней Асият. — Бывало, идет с ней рядом, никого не замечает. Мы проходим мимо с корзинами, а он хоть бы что… и не глядит.

— Счастливая! — вырвалось у Башарат.

— Это она-то счастливая? Да счастливый человек добро сеет, от него-то, счастливого, и другим счастье… А эта…

— Все равно это счастье, когда тебя так любят. А все потому, что красивая.

— Это, дочь моя, не от красоты зависит, а от судьбы…

Башарат стало совсем грустно: ведь не было у нее ни красоты, ни счастливой судьбы.

— Ему бы такую жену, как ты: спокойную, рассудительную, — вкрадчиво проговорила Асият и посмотрела на девушку испытующе.

— Что вы, тетя Асият? — Башарат даже вскочила со стула. — Я же некрасивая.

— Что ты все одно заладила: красивая, некрасивая! Разве в красоте дело! Душу надо иметь. Душа — это все.

«А какая у меня душа?.. — подумала Башарат. — И потом, кто ее видит? Ведь мои веснушки видны всем, а душа?..» И все-таки ей захотелось пойти к Баширу сейчас же, не откладывая, хотя она не представляла, что скажет ему: ведь письма для него не было в ее сумке. А если написать ему самой? Но что? Неважно, лишь бы предлог был зайти к нему… А может, просто позвонить, будто она спутала номера квартир. Хотя бы узнать, дома ли он сегодня. Но Башарат не удалось осуществить свое намерение, потому что Асият, ни на минуту не умолкая, стояла у своих дверей до тех пор, пока девушка не сбежала вниз. Даже и тогда в проем лестничных клеток гулко летели ее запоздалые напутствия.

Однако история несчастной любви Башира и прозрачный намек Асият, что девушка может спасти его, запали в сердце Башарат.

Не прошло и пятнадцати минут, как она вернулась в этот дом и, крадучись поднявшись по лестнице (это чтобы любопытная Асият не помешала ее плану), осторожно постучала в квартиру Башира.

Он был дома. Но его вид разочаровал ее. Опухшее сонное лицо. Растрепанные волосы, в которых зацепился пух из подушки.

«Неряха и лодырь», — мысленно обругала его Башарат, а вслух сказала:

— Опять спите?.. Вам заказное!

Не дожидаясь его приглашения, она прошла в комнату. Здесь все было, как вчера: тот же спертый, застоявшийся воздух, та же паутина по углам, заколыхавшаяся от движения воздуха, тот же квадрат голого немытого окна, та же неопрятная незастланная постель, те же огрызки черствого хлеба, та же огромная сковородка с застывшим жиром. Только, пожалуй, яичной скорлупы да бутылок из-под пива стало еще больше.

«Мне бы такую квартиру, — с обидой подумала Башарат, — уж как бы я за ней ухаживала…» И она вспомнила сырую комнату хозяйки, с низким окном, из которого видны были только резиновые колеса проезжающих грузовиков да помойка через дорогу.

Парень между тем нетерпеливо разорвал конверт и… выругался, обнаружив вместо письма пустой белый лист. В сердцах он скомкал конверт, а лист разорвал на мелкие кусочки. И то и другое полетело на пол, как и вчерашние деньги. Башарат растерянно следила взглядом за оседающими на грязном полу «снежинками» бумаги. Вдруг ее осенило.

— У вас найдется попить?

Башир неохотно вышел. А Башарат поспешно подобрала с пола помятые бумаги и спрятала их в сумку. На столе прямо в тарелке, вымазанной томатным соусом, лежала связка ключей. Башарат пригляделась: ключи были одинаковы. Она разогнула металлическое колечко и, вытащив один ключ, спрятала его в карман. Краем уха она прислушивалась к возне на кухне. Башир с шумом открывал кран, долго плескалась вода: наверное, мыл стакан.

— Что-то вода сегодня мутная, — сказал он, наконец появляясь на пороге и протягивая ей граненый стакан, словно полный не воды, а дыма.

— Ничего. Спасибо, — ответила Башарат, радуясь своей сообразительности, ведь когда она шла сюда, она мало надеялась на успех. А все получилось легко, как бы само собой. Теперь оставалось выяснить, когда он работает, но это уже не представляло труда. — Что-то вы все спите, — весело упрекнула его она уже с порога. — А работать когда?

— С завтрашнего дня в первую смену, — доверчиво ответил парень.

…На другой день, возвращаясь с работы, Башир с удивлением заметил, что окно его комнаты раскрыто настежь и ветер вздувает белую тюлевую занавеску. Но ведь он давным-давно не открывал окна. А занавески у него отродясь не было.

Башир даже остановился и дважды пересчитал окна. Шестое слева во втором ряду, если считать сверху, — ну конечно, это его окно.

Перепрыгивая через две ступеньки, взлетел он на свой этаж. Рука дрожала, а ключ никак не попадал в скважину.

…Свежий, чистый воздух сквозняком обдал его на пороге. Навстречу, как белый парус долгожданного корабля, вздулась прозрачная занавеска. На гвоздь, служивший вешалкой, был наколот большой лист бумаги, и на нем красными буквами крупно выведено: «Вытирайте ноги». Башир неуверенно потоптался на месте и наконец увидел тряпку, расстеленную у входа. Пол так блестел, что по нему страшно было ступать.

«Черт возьми! Да это же чужая квартира», — сообразил он, и сразу же струйка холодного пота потекла между лопатками. Он уже хотел выйти, как взгляд его упал на синюю куртку, висевшую на гвозде, служившем вешалкой. Но