Эпидемия. Начало конца - Стив Альтен

Из тьмы я вышел на свет. Вместо болезни и смерти я познал радость и вдохновение, каких я прежде никогда не испытывал. Я больше не боюсь смерти, зная, что мне обещано бессмертие.

Каждый прожитый день своей жизни я посвящаю помощи ближнему своему. Каждое доброе дело дает семена бесконечного самоусовершенствования.

Да придет Жнец!

Гвидо

Америка

Одетая в солнечный свет,

Борющаяся в ожидании,

Умирающая от лихорадки.

Изменяющая границы империи

Непреклонных захватчиков,

Многообещающая и всегда веселящаяся.

Распутная, упрямая и пассивная,

Женатая на сомнении,

Одетая в величественные монументы былой славы.

Как же это изменило тебя!

Как же это медленно отдалило тебя!

Как же это преобразило тебя!

Я прошу у тебя прощения!

Джим Моррисон

6 августа

Шартр, Франция

00:03

Средневековый город вздымался над полями колышущейся на ветру золотистой пшеницы, словно древний готический монумент. Тысячелетия выветрили известковый раствор из стены древней баронской твердыни. Узкие, мощеные булыжником улицы вились между домами, верхние этажи которых строились из дерева, а нижние из камня. Старинные мосты соединяли берега реки Эр. Три ее притока медленно катили свои темно-синие воды под каменными арками мостов.

Шартр. Этот город с богатой историей расположен на расстоянии шестидесяти миль к юго-западу от Парижа. Здесь, на его улочках, писались мрачные страницы французской истории.

«Черная смерть». «Великий мор».

На вершине холма, вокруг которого строились первые дома средневековой деревушки Шартр, сейчас возвышается кафедральный собор Богоматери, одна из самых величественных и самых красивых церквей во всей Европе. Два тристапятидесятифутовых шпиля взлетают высоко в небо. Их уникальная архитектура отражает многовековую историю строительства храма с одиннадцатого по шестнадцатое столетие. Кафедральный собор Богоматери виден на много-много миль. Контрфорсы подчеркивают величие построенной в романском стиле базилики и массивного крипта. Площадь фундамента собора составляет 117 тысяч квадратных футов. Готическая резьба по камню украшает его фасад, витражные стекла — главный портал.

Было далеко за полночь, и улицы вокруг собора были пустынны. Накануне прошел слух, что выйдя этой ночью из дома, человек рискует навлечь на себя гнев Господень.

* * *

Они сходились к церкви поодиночке. Члены братства приехали в город заблаговременно, еще утром. Шли, петляя, запутывая следы. Внутрь проникали через подземный ход, замаскированный от непрошенных глаз кучей опалой листвы и веток.

Девять человек в монашеских сутанах из плотной ткани. Капюшоны низко надвинуты на лица.

Девять человек. Их имена никогда не произносились вслух. Они скрывали друг от друга свое происхождение на случай ареста и допроса с пристрастием одного из них.

Общество девяти неизвестных.

Подземный бункер находился под церковью. Стены толщиной в семь футов. Помещение оборудовано собственным электрогенератором, шестиканальными мониторами ночного виденья и тремя компьютерными станциями безопасности. Один член общества сидел за пультом управления. Еще семеро разместились в удобных креслах с высокими спинками вокруг овального дубового стола. Восемь человек все еще находились под впечатлением от недавних событий, они ожидали прихода своего вождя.

Панкай Пател сидел на седьмом стуле. Профессор психологии, казалось, быстро пролистывал древний текст, написанный на арамейском языке.

Уступив своему любопытству, Номер Пятый, тридцатисемилетний австриец-технократ, дальний родственник Николы Теслы, встал с места и подошел к новому члену общества.

— Вы читаете «Зогар»? — спросил он у Панкая.

— Не совсем. Я, скорее, его изучаю.

— Что случилось, Седьмой? Вы проиграли пари, заключенное со Старейшиной?

— Я видел удивительные вещи, Пятый. Я ходил по воде.

— А мне говорили, что там был лед.

— Не в том дело. Просто это было чудо… обыкновенное чудо. Теперь я совсем другой человек. Я молюсь. Я учусь. Я пишу духовную книгу, а деньги, полученные от продажи, я отдам на новую детскую больницу на Манхэттене.

— Превосходно. Скажите мне, Седьмой, когда вы молитесь, то молитесь ли вы за душу Бертрана де Борна?

— Идите к черту, — выругался Панкай.

— Седьмой!

Темные глаза вошедшего смотрели осуждающе.

— Помните о смирении, друг мой, — сказал Старейшина.

— Извините меня.

Девять человек заняли свои места за овальным столом. Старейшина открыл собрание.

— Номер Третий! Я рад, что ты нашел время приехать сюда, особенно теперь, когда политбюро возложило на тебя новые полномочия. Наши русские друзья согласны с новым планом президента Когело по разоружению?

— Если бы вы спросили меня два дня назад, то мой ответ был бы: «Нет». Но с тех пор у четверых консервативно настроенных коммунистов случился сердечный приступ.

— Что-то, должно быть, не так с водой, — саркастично заметил Номер Восьмой, шестидесятилетний китайский ученый-физик. — Двое наших непримиримо настроенных коммунистических вождей тоже сыграли в ящик на прошлой неделе. Особых подозрений это не вызвало, но, как любит говорить Старейшина, совпадений на свете не бывает.

— Что скажете, Номер Седьмой?

— Это работа Шеперда, — заявил Панкай. — То же самое происходит с израильскими неоконсерваторами и фундаменталистами из «Хамаса»… А еще двое непримиримо настроенных представителя духовенства в Иране умерли накануне выборов.

— Каждое действие вызывает противодействие, — заметил Номер Шестой, мексиканский ученый-эколог, занимающийся сохранением древней сапотекской культуры. — Пока Шеперд пытается влиять на физический мир, Санта-Муэрте набирается сил во тьме.

— Откуда вам это известно, Номер Шестой?

— Каким-то образом ей удалось найти лазейку и проникнуть из ада в физический мир. Две недели назад Санта-Муэрте выкопала из земли останки священника, умершего в Гвадалахаре от свиного гриппа, и сплясала в его трупе свадебный танец.

Старец откинул голову на спинку кресла.

— Мистер Шеперд должен научиться сдерживать эмоции, как это делали император Ашока и месье де Шолиак. Нужно найти способ связаться с нашим новым Ангелом Смерти. Ваша жена имела какие-нибудь контакты с миром духов после возвращения на Манхэттен? — спросил он у Панкая.

Профессор выглядел расстроенным.