ЦРУ и мир искусств. Культурный фронт холодной войны - Фрэнсис Стонор Сондерс

К своему письму Ласки приложил текст редакционного заявления, составленного членами попечительского совета журнала, которое должно было быть напечатано в следующем выпуске «Инкаунтера». «Ввиду недавних газетных сообщений относительно использования средств, поступающих из ЦРУ, некоторыми американскими учреждениями, чтобы поддерживать культурные и общеобразовательные организации, мы хотим сделать следующее заявление, - писали они. - Мы встревожены новостью, что большая часть международной американской благотворительности, поступающая от американских организаций, исходила из непрямых и скрытых правительственных субсидий. Такая практика была неблагоразумной, необоснованной и вызывала сожаление. Нам было очень неприятно, когда мы узнали, что некоторые фанты, полученные в прошлом от Конгресса за свободу культуры в Париже, являлись частью таких субсидий, реальные источники которых были так завуалированы. Ведущие писатели и учёные, которые были связаны с Конгрессом в Париже, прояснили, что ни один из спонсоров, известный или неизвестный, никогда не вмешивался в их политику или действия. «Инкаунтер», в свою очередь, с самого начала был независимым и полностью свободным от любой формы вмешательства. В журнале за все издаваемые материалы всегда отвечали только редакторы, а Конгресс ни коим образом и ни в каком случае не принимал участия в редакционной политике... «Инкаунтер» продолжает реализовывать свою свободу издавать то, что ему нравится»[997]. Это заявление никогда не было опубликовано[998].

Берлин, который пока ещё не знал о тайном сговоре Ласки, ответил на его письмо 18 апреля. Он одобрил решение договориться с О'Брайеном без суда, а затем с большим прагматизмом и даже злорадством предложил возможный выход из сложной ситуации: «Вы прекрасно могли сказать, что, как и другие организации, нуждающиеся в финансовой помощи, пошли в Конгресс за свободу культуры; они обратились в другие организации, судя по имеющейся информации, достаточно респектабельные, которые не имеют привычки выяснять источники дохода уважаемых структур и компаний, поддерживающих их. Но в свете последних разоблачений вы оказались в затруднительном положении и чувствуете всеобщую неприязнь от того, что приняли эти средства. Это практически то же самое, что ответил фонд «Азия» [ширма ЦРУ], и это кажется мне вполне подходящим... правильным для «Инкаунтера» будет просто сказать, что вы действовали, не зная таких нюансов... и что теперь, когда вы признаёте как честный журнал тот факт, что вы получали непрямые гранты от ЦРУ, это просто ставит вас в равные условия с очень многими другими организациями, которые, возможно, также не знали, кто был первичным, основным источником их финансирования, или что-то вроде того. Здравомыслящие и доброжелательные люди поймут это; те же, кто к ним не относится - продолжат язвить в любом случае»[999].

Если Берлин и чувствовал какое-либо моральное отвращение к тому сложному обману, который он описывал, то он не показывал этого. Скорее, он заимствовал риторику открытого общества, чтобы защитить то, что в действительности было попыткой скрытого управления этого самого общества.

Публично, однако, Исайя Берлин должен был скоро выбрать другой подход. Когда история отношений «Инкаунтера» с ЦРУ раскрылась, он пренебрежительно отрёкся от журнала и обвинил Джоссельсона и Ласки в том, что они «скомпрометировали приличных людей». Его биограф Михаил Игнатьев утверждает, что Берлин был столь же потрясён этими тайными отношениями, как и кто-либо другой, и что «у него, конечно же, не было как официальных, так и неофициальных отношений ни с британской разведкой, ни с ЦРУ»[1000]. Высмеивая это утверждение, Кристофер Хитченс (Christopher Hitchens) написал, что «отречение от «Инкаунтера», понятое буквально, означало бы, что Берлин был чрезмерно нелюбопытным, или более унылым, чем нас убеждали, или потратил впустую своё время в Вашингтоне». Двойственная позиция Берлина по этой проблеме в целом происходила от его преданности англоамериканскому наднациональному «взаимопониманию», которое, по словам Хитченса, «часто носило печать реальной политики и, в общем, расчёта»[1001].

Встреча членов попечительского совета журнала в ресторане Скотта ничего не решила, и на 21 апреля была назначена вторая чрезвычайная конференция, на которую Артур Шлезингер прилетел из Нью-Йорка. Согласно воспоминаниям Наташи Спендер, на этой встрече было решено, что Ласки должен уйти в отставку, и он согласился. Об этом решение должно было быть объявлено в заявлении попечителей, чтобы потом опубликовать его в «Инкаунтере». Ласки начал своё заявление с «мощной атаки на Стивена, утверждая, что он должен был знать то, что происходило. Все другие члены попечительского совета заявили Ласки, что это было совершенно неправильно и должно быть убрано из отчёта»[1002], - вспоминала Наташа. Эдвард Шиле сказал, что найдёт работу для Ласки в Чикаго, и на следующей неделе улетел обратно. Но через день после встречи Ласки передумал, говоря, что у него не было намерения уйти в отставку и он не собирался соглашаться на заявление вообще.

За несколько дней до этой встречи Наташе позвонил Майкл Джоссельсон из Женевы «и попросил меня не раскачивать лодку; он говорил и говорил о том, как пытался защитить Стивена. И я сказала: «Чья лодка? Я не думаю, что Стивен и Фрэнк находятся в той же лодке, что и Мэл»[1003].