ЦРУ и мир искусств. Культурный фронт холодной войны - Фрэнсис Стонор Сондерс

Остальную часть регулярных дотаций журналу от Конгресса - 15 тысяч фунтов стерлингов ежегодно - должна была переадресовываться в форме прямого гранта «Инкаунтер букс Лтд» (Encounter Books Ltd). Соглашение с Фишер Ферлаг имело те же особенности: якобы «Интернэшнл паблишинг компани» взяла на себя издательскую деятельность «Монат». В действительности же Конгресс оставался владельцем журнала после того, как было куплено 65% акций в этой компании со «специальным фантом 10 тысяч долларов США». Эти акции были «переданы в управление [через посредника Конгрессу»[960]. В обоих случаях Конгресс оставался редакционным арбитром, хотя и скрывал как своё влияние, так и финансовые обязательства.

Более того, по словам Маггериджа, к 1966 году, имея в составе совета попечителей Виктора Ротшильда, сэра Уильяма Хэйтера (William Hayter) и Эндрю Шонфилда (Andrew Schonfield) - «ужасное трио», «Инкаунтер» оказался так тесно связан с британской разведкой, будто всегда был её частью. Прежде чем стать ректором Нью-колледжа, Хэйтер был послом в Москве, а затем помощником заместителя министра в Министерстве иностранных дел Великобритании. До этого он являлся главой Управления связи взаимодействия видов ВС и председателем британского Объединенного комитета разведывательных служб. На этом посту он работал со специалистами объединённого штаба по вопросам планирования, занимался вопросами разведки, посещал различные пункты британской разведки за рубежом. Именно предложение Хэйтера, призывающее к использованию средств психологической войны в ходе холодной войны, датируемое декабрём 1948 года, помогло убедить кабинет Эттли создать Департамент информационных исследований, с которым впоследствии тесно работал и Хэйтер. В Винчестере он учился вместе с Ричардом Кроссманом, а в Нью-колледже - с Хью Гайтскеллом. Как и они, он был социал-демократом и симпатизировал лейбористскому крылу, которое «Инкаунтер» под руководством Ласки так усердно обхаживал. Эндрю Шонфилд, директор Королевского института международных отношений, был также хорошо известен разведывательному ведомству. Виктор Ротшильд, конечно же, выступал в качестве представителя Министерства иностранных дел. Члены этой сети чувствовали себя наиболее комфортное Сесилом Кингом, который, согласно «Спайкетчеру» (Spycatcher) Питера Райта, был сам «давним контактом» МИ-5 - организации, сотрудничество с которой сделало его сочувствующим тайным культурным операциям ЦРУ.

Но усилия Джоссельсона по спасению агентов Конгресса от дискредитирующих обвинений были обречены на неудачу. Теперь дыра была больше, чем лодка. Если раньше на регулярных дневных приёмах в Лондоне, Париже и Нью-Йорке в течение многих лет циркулировали лишь неопределённые слухи, то теперь они начинали превращаться в реальные факты. Позже Мэри Маккарти говорила своему биографу Кэролу Брайтману, что приблизительно в 1964 году Джоссельсон перехватил её письмо для «Нью-Йорк Таймс», в котором она отстаивала независимость журналов Конгресса, «потому что он знал, что это неправда». Он сказал: «Перестань, дорогая. Забудь это». Почему же Управление не оставило Конгресс в покое, а продолжало держать его под колпаком? Конгресс, который сам был способен в полной мере заботиться о себе и о своих собственных органах? Что это - спесь или тщеславие, что вдохновляло то злополучное решение цепляться за Конгресс, когда сам Джоссельсон умолял о независимости? По словам Дианы Джоссельсон, «они за него держались... потому что это был один из их немногих успехов. Но они должны были его отпустить, если действительно заботились о целостности Конгресса»[961]. Но у секретной операции есть и бюрократическая составляющая, которую трудно сломать. В течение двух десятилетий работа сотрудников ЦРУ обуславливалась проектной системой, которая поощряла расширение, а не сокращение. Управление, придавая чрезмерное значение развитию слоноподобной всемирной тайной инфраструктуры, не заметило, что риск вскрытия такой системы увеличивался по экспоненте. «Это - единственная страна в мире, которая не признаёт тот факт, что некоторые вещи лучше, если они меньше»[962], - прокомментировал позже Том Брейден.

«Никто, конечно, как предполагалось, не знал, откуда финансировался Конгресс, - утверждал Джейсон Эпштейн. - Но к середине 1960-х тот, кто не знал этого, был глупцом. Все знали. В то время директор Фонда Фарфилда [Джек Томпсон] был моим хорошим другом, и я поспорил бы с ним и сказал бы: «О, давай не будем, Джек, какой смысл притворяться?». А он бы ответил: «О нет, нет, нет. Это совершенно не так. Мы - независимое образование и ничего не имеем общего с ЦРУ»[963]. Однажды, обедая со Спендером, Эпштейн заметил: «Стивен, я думаю, что за всё платит Центральное разведывательное управление США, а вам не сказали, и вы должны выяснить прямо сейчас, что же происходит». Спендер ответил: «Я выясню, я собираюсь поговорить с Джеком Томпсоном и узнать прямо сейчас, правда ли то, что вы мне говорите». Некоторое время спустя Стивен позвонил Эпштейну и сказал: «Ну, я действительно поговорил с Джеком, и он ответил мне, что это не так, и я думаю, что это неправда». «Так всё и пошло, - заметил Эпштейн позже. - Никто не хотел признавать, что финансирование действительно было. Но я думаю, что все всё знали, но никто не хотел ничего говорить»[964].

Спендер отслеживал слухи как минимум с 1964 года. Письмо от Джона Томпсона Спендеру, датированное 25 мая 1964 года (за три месяца до разоблачений Пэтмана), в котором Томпсон отклонил как смешное утверждение, что Фонд Фарфилда был прикрытием для американского правительства[965], является доказательством этого. Два года спустя Спендер написал письмо Юнки Флейшману, в котором поднял тот же самый вопрос о финансировании. Агент ЦРУ и директор фонда Фарфилда Фрэнк Платт переслал письмо Спендера Джоссельсону с примечанием на конверте: «Сожалею, что это письмо к Юнки добиралось до вас так долго, но оно дошло». Только после того как письмо Спендера было просмотрено ЦРУ, Флейшман добавил собственные яркие опровержения в письме к Спендеру: «Конечно, так как здесь участвует Фонд Фарфилда, мы никогда не принимали никакого финансирования ни от какого правительственного учреждения»[966]. Это было, конечно, грубым обманом.

Согласно истории, рассказанной Мэри Маккарти, Спендер когда-то услышал экстраординарное признание от Николая Набокова. Маккарти утверждала, что сам Спендер ей рассказал об этом случае: однажды, когда он ехал в такси с Набоковым, внезапно тот повернулся к нему и просто всё ему выложил, а затем выскочил из такси. «Это была история уже из вторых рук, переданная мне от Мэри, - признала биограф Маккарти Кэрол Брайтман. - Но вы можете вообразить себе, как это произошло. Вы можете предположить, что такие инциденты, как этот, происходят десятки раз, снова и снова. И это, должно быть, являлось своего рода шуткой»[967]. «Я думаю, что Набоков надул Стивена с самого начала»[968], - позже уточнила Наташа Спендер. Конечно, Спендер знала о слухах с 1964 года и даже раньше, как показал подсчёт Воллхейма.