Небо цвета лазурита - Айгуль Грау

глава в крученыховском аде.

Вспомни -

за этим окном

впервые

руки твои, исступленный, гладил118.

Он остановился, держа ее руку, не в силах отпустить. Марианна моргала, пытаясь унять слезы. Она тоже знала эти строки наизусть.

Сегодня сидишь вот,

сердце в железе.

День еще -

выгонишь,

может быть, изругав.

В мутной передней долго не влезет

сломанная дрожью рука в рукав.

Выбегу,

тело на улицу выброшу я.

Дикий,

обезумлюсь,

отчаяньем иссечась.

Не надо этого,

дорогая,

хорошая,

дай простимся сейчас.

Его голос дрогнул, он отпустил ее руку, отступив на шаг назад.

Все равно

любовь моя -

тяжкая гиря ведь -

висит на тебе,

куда ни бежала б

Дай в последнем крике выреветь

горечь обиженных жалоб.

Он больше не мог говорить. Сел обратно на пень, обхватив голову руками. Костер быстро затухал. Луна, раскидав вокруг себя тучи, ясно освещала поляну белым призрачным светом. Его волосы серебром сверкали с сиянием лунным в унисон. Тихо заговорил, словно бы про себя, храня секрет ото всех.

– Я не пущу вас, можете возвращаться. Сначала думал, что только тебя… но теперь понимаю. Как мог быть я слеп все эти годы. Я ждал, ломался, как зверь в клетке. Все же надежда жила во мне, перечеркивая все страдания, что да, точно! Она должна! Она почему-то должна меня простить, что бы я такого не сделал. Ведь столько лет уж прошло. Ведь даже каменное сердце способно растаять. – Он замолчал, сглатывая горечь. – А знаешь, я не говорил тебе раньше, всё повода не было. Ведь я-то тогда… – Он с отчаянием впивался пальцами в волосы. – Ведь я-то тогда зацепился за ту глупость про запах, что ты мне сказала мимоходом. Сначала не обратил внимания, но когда ты ушла из замка жить к этой учительнице и страшная тоска, смертельная мука меня одолела, то ночами бродя по замку я вспомнил об одной вещи, что видел в книге много лет назад. И это так взволновало меня, что бросился искать в библиотеке. Было сложно, но все же отыскал то место, что прочитал сотни лет назад, в те времена не понимая. И спустя столько лет оно обрело значение. Это была книга по магии, если тебе интересно. Там, в самом конце, почти в приложении, я обнаружил сноску по любовному волшебству. Там говорилось, что есть некий феномен, что встречается очень редко, но все же бывает, когда одному из влюбленных кажется, что от его любимого исходит особый приятный аромат. Что тем, кто почувствует это, просто суждено быть вместе. Я, конечно, не верил в то время в такие пустяки. И понятно. Тогда мне казалось, что там говорилось о некоем животном запахе, пробуждающем страсть. Но никогда бы в жизни не подумал, что это будет аромат цветов. Ведь если бы все нильдары и нильдарки друг для друга пахли цветами, то уж точно не стали бы они натираться маслами и благовониями. И тогда я решил, что это неспроста. – Он с горечью запнулся на полуслове, но все же осмелился произнести это. – Тогда я подумал, что ты рождена для меня, а я для тебя, ведь я тоже чувствовал твой запах. Но жизнь слишком жестока. Вся правда лишь в том, что ты рождена только для того, чтобы мучить меня. Как можно любить мучительницу? А ведь можно, представь себе! И сам я дурак, сам виноват, что долгие годы всё таскаюсь следом за тобой. Какой я Владыка, какой царь, если веду себя как собака, ждущая подачки? И теперь только понимаю, что я никогда ничего для тебя не значил, а все мои надежды просто мираж. Уходи прочь, убирайся. Хватит меня мучить! Хватит издеваться! – Закричал он в отчаянии, – Ты не существуешь, ты только видение. Потому что мою прежнюю Мариэ до смерти замучили вампиры. Выпили досуха. А ты – очередная иллюзия злобной змееподобной ведьмы.

Марианна подошла к нему, протягивая левую руку, словно бы опять не обратив внимания на его душевные терзания, но глаза ее покраснели.

– А эту руку полечишь? Она сильнее поранилась.

– Да иди ты к черту! – Взревел Селдрион чуть не плача. Вскидывая на нее блестящие от слез глаза. Лицо раскраснелось. – Уйди от меня, прочь! Пусть тебе твой муж помогает. Уходи!

– Вот я и хочу, чтобы он мне помог. – Марианна никуда не уходила, терпеливо и мягко стояла на своем, с осторожной внимательностью приглядываясь к нему.

– Что? – Он снова поднял голову.

– Я хочу, чтобы ты, как мой муж, помог мне вылечить руку. – Она улыбалась дрожащими губами, которые снова перестали ее слушаться как тогда, в тот пасторальный вечер поломанной идиллии. – По крайней мере, всё это время я надеялась, что ты примешь меня обратно, после всех моих чудовищных выходок. Даже после моего предательства… – Она отвернулась в сторону, подняв руку, на пальце которой красовалось старое фамильное кольцо, ставшее обручальным, выменянное Аймшигу за правду, и вновь возвращенное его обладательнице. – Но если ты хочешь, – продолжала она с расползающейся улыбкой наблюдая всю гамму чувств на его лице, – если ты хочешь, то я конечно уйду. Если ты все-таки хочешь…

Он схватил ее за руку, не веря глазам. Разглядывал кольцо. Марианна взирала на него с торжеством во взгляде. Нет, это уже была не та Марианна, другая, но все та же, прежняя. С годами стала мудрей и спокойней, мягче. Больше не спорила и не бунтовала, увидев бессмысленность страстей. Тяжелая жизнь научила терпению. Понимая, как ошибался, Селдрион рассмеялся словно закашлялся, с жаром сжал ее в объятьях, стискивая талию, всем телом чувствуя ее правдивую материальность, настоящесть. С трепетом продолжая шептать ей на ухо бурные, пламенные речи Маяковского, словно только теперь понял его замысел, прожил его горькую жизнь до конца, и теперь все кончено.

И в пролет не брошусь,

и не выпью яда,

и курок не смогу над виском нажать.

Надо мною,

кроме твоего взгляда,

не властно лезвие ни одного ножа.

Они стояли озаряемые лунным сиянием, два одиночества столь долго скитавшиеся, плачущие то ли о том, чтобы найти друг друга, то ли о том, чтоб побыстрее забыть. Но теперь все прошло. Все закончилось. Одиночество и скитания. Их больше не будет. Не выпадет больше в их век эта карта. Никогда не наступит время расставания. Все впереди, но теперь только смерть способна вновь приблизить разлуку. Вспомнив об этом, Марианна начала сопротивляться, вырываясь из его объятий. Приблизивши губы к его уху, тихо повторяла одно и тоже, одно и то же, пока он не пришел в себя, прекратив жадно стискивать ее тело.