Сын цирка - Джон Ирвинг

Брата Габриэля также заботили кровавые пятна на опухших кулаках миссионера. Старик не мог ничего знать о носе Мартина, поскольку рана закрылась, на ноздре осталась небольшая засохшая корочка крови. Однако брат Габриэль думал о кровавых носках, которые Мартин Миллс сжимал в руках. Кровь уже засохла между костяшками пальцев и под ногтями. Старик боялся, что кровь капает из ладоней нового миссионера. Это как раз то, подумал брат Габриэль, что требуется для юбилея миссии. Им только не доставало стигматов!

Позднее, когда Мартин пошел утром на занятия, он, как говорят, встал на свои рельсы: живо общался с учащимися, почтительно обращался к преподавателям, хотя имел гораздо больше педагогической практики, чем многие работавшие в колледже Святого Игнатия. Наблюдая за общением схоластика с учениками и преподавателями, отец-ректор отказался от своих прежних опасений, будто американец может быть сумасшедшим фанатиком. А отец Сесил нашел, что Мартин Миллс просто обаятелен и предан своему делу, как он и предполагал.

Брат Габриэль оставил при себе наблюдение о молитвах в честь индюшек и о кровавых носках. Однако он отметил какое-то подобие улыбки, которая временами набегала на обычно постное лицо миссионера. Мартин, казалось, поражен неким воспоминанием, возможно, под влиянием какого-то похожего лица среди мальчиков старшего класса. Будто гладкая и темная кожа одного из пятнадцатилетних мальчиков заставила его вспомнить того, кого он однажды знал. Так предполагал брат Габриэль. Он думал, что улыбка казалась невинной и даже слишком дружеской.

Мартин Миллс просто вспоминал. Возвратясь в школу после длинной недели Благодарения, он подождал, пока выключат ночью свет, и только тогда сказал то, что ему хотелось.

— Ёбарь, — тихо произнес Мартин.

— Что это такое? — спросил его Ариф.

— Я сказал «ёбарь» или «мамаёб», — ответил Мартин.

— Это что, игра? — снова спросил Ариф после долгой паузы.

— Ты понимаешь, что я имею в виду: ты — мамаёб, — произнес Мартин Миллс.

— Она заставила меня сделать это. Так получилось, — сказал Ариф после очередной долгой паузы.

— Ты, наверное, заболеешь, — произнес Мартин, обращаясь к товарищу по комнате.

Мартин на самом деле не имел в виду какую-то заразную болезнь. Он бы не говорил так, если бы ему показалось, что Ариф может влюбиться в Веру. Он сильно удивился, когда Ариф набросился на него и стал бить по лицу.

— Никогда не говори так о… своей матери! Только не о своей матери! Она красивая! — заорал турок.

Их битву прекратил мистер Вимс, дежуривший по спальному корпусу. Все обошлось благополучно, бойцы они были не тренированные и никто из них не получил повреждений. Мистер Вимс вел себя очень дружелюбно. С более грубыми мальчишками он справиться бы не мог — он преподавал музыку. Вид его наводил на мысль, что скорее всего мистер Вимс — гомосексуалист. Однако так думали о нем только работавшие на факультете женщины, которые относились к тем особам женского пола, которые любого неженатого мужчину в возрасте старше тридцати лет считают «голубым». Ученики любили мистера Вимса, но им не нравилась его отстраненность от занятий атлетизмом, культивировавшихся в школе В своем рапорте в дисциплинарный комитет дежурный по спальному корпусу описал размолвку между Мартином и Арифом, как «небольшую потасовку». Неудачно выбранное слово привело к неблагоприятным последствиям.

Позже, когда Арифу Коме поставили диагноз «гонорея» и когда он отказался сообщить школьному врачу, где он заразился этой болезнью, подозрение пало на Мартина Миллса. Слово «потасовка» наводило на мысль о размолвке между любовниками. По крайней мере так думали мужчины, входившие в дисциплинарный комитет школы. Мистеру Вимсу поручили узнать у мальчиков, не являются ли они гомиками и не занимались ли они мужеложством. Дежурный по спальному корпусу с гораздо большей симпатией относился к мужеложству, чем все эти придурки на факультете.

— Если вы любили друг друга, то тебе, Мартин, тоже нужно обратиться к доктору, — объяснил мистер Вимс.

— Скажи ему! — потребовал от Арифа Мартин.

— Мы — не любовники! — произнес Ариф.

— Правильно, мы — не любовники, но говори дальше. Я тебе разрешаю, — повторил Мартин.

— О чем ты хочешь мне сказать? — спросил дежурный по спальному корпусу.

— Он ненавидит свою мать. Он хочет сказать вам, что я заразился от его матери. Вот как сильно он ее ненавидит, — объяснил Кома.

Мистер Вимс видел Веру, поэтому он мог понять причину ненависти.

— Он трахал мою мать. Нет, скорее всего она трахала его, — сказал Мартин мистеру Вимсу.

— Теперь вы поняли, что я имел в виду? — спросил Ариф Кома.

Педагогический коллектив большинства частных учебных заведений состоит из поистине святых преподавателей и некомпетентных страшилищ. Мартину и Арифу повезло: их дежурный по спальному корпусу входил в категорию святых. Однако мистер Вимс оказался настолько правильным человеком, что замечал несправедливость меньше, чем обычный человек.

— Пожалуйста, Мартин. В мужском колледже-пансионате нельзя умалчивать о такой серьезной вещи, как болезнь, передающаяся только половым путем. Какими бы ни были твои чувства к матери, мы здесь надеемся узнать правду не для того, чтобы тебя наказать, а чтобы дать тебе совет. Как можно тебе советовать, как мы сможем высказать свое мнение, если не знаем правду? — сказал дежурный по спальному корпусу.

— Моя мать трахала его, думая, что я присутствую в это время на мессе, — поведал Мартин мистеру Вимсу.

Учитель закрыл глаза и стал улыбаться. Он делал так, когда считал про себя, чтобы успокоиться.

— Я хотел спасти себя, Мартин, но понимаю, насколько это бесполезно, — сказал Ариф Кома.

— Пожалуйста, мальчики… один из вас говорит неправду, — укорил их дежурный по спальному корпусу.

— Ладно, давай скажем ему. Ты согласен? — спросил Ариф у соседа по комнате.

— Ладно, — согласился Мартин.

Он знал, что любит Арифа, поскольку тот в течение трех лет был его единственным другом. Если Ариф хотел сказать, что они — любовники, тогда почему бы не подтвердить это? Никому бы другому Мартин не хотел доставить такого удовольствия, только Арифу.

— Ладно, — повторил Мартин.

— Что ладно? — спросил мистер Вимс.

— Ладно, мы — любовники, — сказал Мартин Миллс.

— Не понимаю, почему у него нет этой болезни. У него она должна быть. Может быть, у Мартина иммунитет? — стал объяснять Ариф.

— Нас выгонят из школы? — спросил Мартин дежурного по спальному корпусу.

Мартин надеялся, что так и случится. Он думал, это может чему-то научить его мать. В свои пятнадцать лет мальчик полагал, что Веру еще можно чему-нибудь научить.

— Мы только попробовали, но нам не понравилось, — стал объяснять Кома.