Триллион долларов. В погоне за мечтой - Андреас Эшбах

Наконец, без десяти семь появилась первая секретарша.

– Кофе, – гаркнул он ей, не успела она снять пальто. – Целый кофейник.

А Джон Фонтанелли был в Италии, все еще у Вакки. Лишь бы они ему опять не нашептали чего-нибудь. Он чувствовал сильное желание шарахнуть чем-нибудь о стену, когда думал о том, каких роковых ошибок можно было избежать, если бы он получил состояние Фонтанелли двадцать лет назад. Слишком поздно! Сколько раз он думал об этом, столько раз приходил к этому заключению. Слишком медленно! Все, за что он хватался, пускал в дело, продвигал, – все шло слишком медленно, как он ни подхлестывал, как ни грозил и ни уговаривал.

Он смотрел на карту мира, на которой были отмечены все их отделения, предприятия, долевые владения, кооперации и дочерние фирмы, монополии и рынки, а также степень их влияния. Это была ни с чем не сопоставимая империя, но она все еще была слишком мала и слаба, чтобы остановить ход вещей. И изменения не просматривались. Они начали слишком поздно, они слишком медленно продвигались вперед.

В дверь постучали. Кофе. Он взял кофейник и велел соединить его с профессором Коллинзом. И потом стоял, пил кофе прямо из кофейника, смотрел из окна и ждал.

Двадцать бы лет назад – и можно было воспрепятствовать сходу этих лавин. Все, что они теперь делали, было попыткой остановить их. Безнадежной попыткой.

Зазвонил телефон. Коллинз, спросонья.

– Мне нужны результаты, – потребовал Маккейн. – Я сам приеду к вам, только скажите когда.

– В следующую пятницу? – предложил профессор. – Годится?

– Договорились. В пятницу в пять часов я у вас, – сказал Маккейн и положил трубку.

* * *

– Знаешь, чего я немного стыжусь? – спросил Джон.

– Того, что совершенно распоясался? Что кричал, как сладострастный бык?

– А я кричал?

– Не знаю. Может, это я кричала.

– Нет, мне стыдно, что я совсем забыл про Марко и Криса. Они, наверное, всю ночь просидели в машине. И теперь гадают, что же случилось.

– Ах, вон что. Твоя лейб-гвардия. – Урсула зарылась лицом в подушку. – А я и забыла, какую жизнь ты ведешь.

– И эта женщина исследовала мое происхождение с незапамятных времен! Такой прокол.

– Не смейся. Это для меня серьезная проблема.

– Думаешь, для меня нет? Но у меня тогда был только один выбор: либо слишком мало денег, либо слишком много. А каково приходится, когда денег слишком мало, я уже знал.

– А что бы они сделали, если бы ты отказался от наследства?

– Об этом я не спрашивал. Хм-м. А действительно, было бы интересно увидеть их лица, а?

– Еще бы. Будь у тебя фотоаппарат… Эй, что это?

– Отгадай.

– Итак, если Якоб Фуггер действительно был импотентом, мне придется пересмотреть мою теорию…

Когда они проснулись во второй раз, было уже половина двенадцатого дня.

– Нам надо постепенно привыкать к мысли, что придется вставать, – сонно пролепетал Джон, подвинулся к Урсуле и принялся страстно ее целовать.

В конце концов она вырвалась и, задыхаясь, сказала:

– Бог мой, так меня никогда не целовали. В какой-то момент я могла бы поклясться, что подо мной дрожала земля.

Джон польщенно улыбнулся.

– Должно быть, я наверстывал упущенное, потому что… – Он перебил себя: – О, черт, кажется, действительно трясет!

Они, не веря своим глазам, вместе следили, как чашка, стоявшая на краю стола, упала и разбилась о стертый каменный пол.

* * *

За ночным землетрясением в Умбрии наутро последовали еще два сильных толчка – в 11.41 и в 11.45, – которые стерли с лица земли несколько горных деревень. Об этом они узнали на обратном пути в имение Вакки от телохранителей, которые в полдень слышали новости по радио. От них же они узнали, что патрон ночью скончался – мирно, во сне.

В доме царило смешанное состояние траура и облегчения. Кристофоро Вакки был старый человек, который после полной, богатой жизни мог уже и почить в бозе, утешали их посетители из деревни, пришедшие отдать последнюю дань уважения покойному. Джованна готовила и потчевала каждого, кто приходил. Грегорио Вакки занимался организацией похорон, которые были назначены на среду будущей недели, тогда как его старший брат Альберто только растерянно скреб себе бороду. Теперь он старейший Вакки, объяснял он, выпучив глаза, когда с ним заговаривали. Скоро «патроном» будут называть его.

Им казалось несвоевременным в такой ситуации показывать окружающим свою влюбленность. Вечером каждый ушел в свою комнату, но как только в доме стало тихо, молча сидевшие в темноте охранники услышали, как одна дверь открылась, и тихие, быстрые шаги босых ног прошелестели по коридору. Как только закрылась другая дверь, они тактично и бесшумно заняли новую позицию, достаточно удаленную, чтобы не слышать, что происходит в комнате, но достаточно близкую, чтобы при малейшем крике тотчас быть на месте.

– Что будем делать? – спросила Урсула в одну из таких ночей. – Когда здесь все кончится.

– Я заберу тебя в свой замок, – сонно сказал Джон, – одену в шелка и бархат, осыплю бриллиантами, а потом мы поженимся и нарожаем детей.

– Класс. Именно так я всегда и представляла себе мою жизнь. – Это прозвучало достаточно саркастично, чтобы Джон сразу проснулся.

– А почему ты спрашиваешь? То есть мы в любом случае останемся вместе, разве это не ясно?

– Я не уверена, получится ли.

Он сел в постели.

– Эй, только не говори, что я для тебя всего лишь временное приключение.

– А я для тебя разве не приключение?

– Ты?.. – Он провел рукой по волосам. – Ты женщина моей жизни. Собственно, я думал, это написано у меня на лбу.

– Я видела у Джованны один из этих журналов. Ты там на обложке, рука об руку с Патрисией де-Бирс. Отпуск на Филиппинах. Ей ты тоже это говорил?

– Нет, стоп. О, проклятье. Ничего такого не было. Я…

– Тебе не надо оправдываться. Все в порядке. Ты богатый и знаменитый мужчина, женские сердца летят к тебе стаями…

– Ко мне? Ну что ты. Разве что к моему кошельку.

– Я ни на что не жалуюсь. Это было прекрасное приключение. Но тебе вовсе ни к чему водить меня за нос. Именно это я и хотела тебе сказать.

Он помотал головой:

– Я не собираюсь водить тебя за нос. У меня ничего не было с Патрисией де-Бирс, честно. И я… Я люблю тебя. Давай поженимся. Пожалуйста.

– Об этом мне надо подумать, – ответила она и повернулась на бок, подмяв под себя подушку. – Кроме того, предложения так не делают. Их делают за красивым ужином, с розой в руке.