Чернобыль. История катастрофы - Адам Хиггинботам

Прямо перед президентским подиумом за оградой из флуоресцентной оранжевой ленты стояла группа строителей в серо-голубых куртках, притопывая ногами от холода.

За Порошенко столпились на грязном склоне тяжелые грузовики и экскаваторы, мужчины в резиновых сапогах и масках бродили в тени нового сооружения, возвышавшегося среди руин 4-го блока. С каждым новым порывом ледяного воздуха, летящего к президенту, уровень гамма-излучения резко подскакивал. Сигнал карманного дозиметра настойчиво пищал, площадка все еще была настолько загрязнена, что даже снаружи ее запрещалось есть и пить.

Закончив это заклинание, Порошенко начал произносить свою речь. Она посвящалась 30-летию аварии и транслировалась в прямом эфире по национальному телевидению. Он говорил о том, что Чернобыль ускорил обретение независимости Украиной и распад СССР, поместив ядерную катастрофу в последовательность событий, угрожавших самому существованию украинского государства – между Великой Отечественной войной и российским вторжением в Крым в 2014 году[1559]. Он описал тяжелейшую цену аварии – 115 000 человек, которые, как он сказал, не вернутся в свои дома, оказавшиеся в зоне отчуждения, и еще 2,5 млн, живущих на земле, загрязненной радионуклидами, и сотни тысяч пострадавших чернобыльцев, которым нужна поддержка государства и общества. «Вопрос о последствиях катастрофы остается открытым, – сказал он. – Ее тяжкое бремя легло на плечи украинского народа, и мы, к несчастью, все еще очень далеки от преодоления ее».

Затем президент повернулся к сверкающей арке, возвышающейся над строительной площадкой. Новое сооружение, которое, как объявил Порошенко, «накроет саркофаг огромным куполом», проектировщики назвали «Новым безопасным конфайнментом». Идея этого все еще незавершенного проекта брала начало в опасениях, высказанных членами Комплексной экспедиции Курчатовского института в 1990 году, была поддержана и включена в планы стран G7 в 1997 году, но потом строительство было отложено более чем на десятилетие спорами о том, кто оплатит строительство. В ходе сооружения официальная стоимость нового укрытия утроилась по меньшей мере до 1,5 млрд евро, пожертвованных группой из 43 стран со всего мира, хотя средства находились под скрупулезным контролем, чтобы предотвратить их расхищение коррумпированными украинскими чиновниками[1560]. Предназначенное для стабилизации и герметизации рассыпающегося саркофага, это здание было одним из самых амбициозных когда-либо предпринятых проектов гражданского строительства: гигантская стальная арка радиусом 108 м, достаточно высокая, чтобы под ней поместилась статуя Свободы, набитая вентиляционным и осушительным оборудованием и в три раза больше собора Св. Петра в Риме.

Перед архитекторами стояли проблемы, с какими не сталкивался никто с тех пор, как специалисты УС-605 зимой 1986 года закончили возведение саркофага. Реактор № 4 все еще оставался слишком радиоактивным, чтобы работы можно было вести в непосредственной близости от него, поэтому арку сооружали на расстоянии 400 м. Потом французские подрядчики собирались, используя гидравлические поршни, по рельсам надвинуть ее на саркофаг. При весе в 36 000 т она станет крупнейшим наземным передвижным сооружением в истории. Для защиты рабочих возвели специальную бетонную стену, и все равно каждого из них нужно было проверять на облучение. Работали сменами, которые могли измеряться часами, а могли и секундами.

Однако Порошенко выразил уверенность, что с международной помощью, включая недавнее получение €87,5 млн от Европейского банка реконструкции и развития, его страна увидит завершение проекта и окончательно оставит чернобыльскую аварию в прошлом. «Украинцы – сильный народ, – сказал он, – который справится и с ядерным демоном»[1561].

Шесть месяцев спустя, когда туманы и снега снова укрыли поля возле Припяти, Порошенко присутствовал на торжественной церемонии открытия конфайнмента рядом с руководителями Европейского банка, французским послом в Украине и бывшим директором МАГАТЭ 88-летним Хансом Бликсом[1562]. Неподалеку от того самого места, где Виктор Брюханов и сановники из Москвы некогда забивали колышек в честь начала грандиозного проекта и чокались разлитым по чашкам коньяком, группа дородных мужчин в темных костюмах, стоя под обогреваемым матерчатым шатром, встречала торжественное событие шампанским, легкими закусками и профитролями. На входе молодые женщины в темно-синей форме с алыми шейными платками раздавали гостям круглые дозиметры на шнурках для контроля радиационного облучения. Кто-то выходил из-под шатра на снег, чтобы сделать селфи на фоне чуда гражданского строительства. Наконец-то надвинутый на свое место массивный пролет нового безопасного конфайнмента полностью поглотил черный силуэт саркофага. Когда солнце пробивалось сквозь тяжелые тучи, сталь сооружения блестела в осеннем свете.

Новое свидетельство никуда не девшейся гигантомании, завершенное сооружение брало размерами там, где ему не хватало элегантности, демонстрируя эстетику самолетного ангара и внушительность загородного торгового центра. В Москве архитекторы первого саркофага осмеивали его и называли бессмысленной тратой денег[1563]. Но, если все сработает, как планировалось, конструкция запечатает руины 4-го энергоблока и сделает их полностью безопасными на следующие 100 лет. «Мы закрыли рану, ядерную рану, которая нанесена всем нам», – сказал Ханс Бликс собравшимся[1564]. Новое здание также станет окончательным памятником на месте упокоения Валерия Ходемчука – радиоактивным мавзолеем, напоминающим грядущим поколениям о первой жертве аварии.