1916. Война и мир - Дмитрий Миропольский

К концу тридцатых уже было издано шеститомное собрание сочинений Зощенко, он писал недурные пьесы…

Их с Ахматовой подкосили одновременно в 1946 году, когда своим известным постановлением Центральный комитет партии коммунистов объявил обоих врагами литературы, а Зощенко — ещё и пошляком, пасквилянтом, литературным хулиганом и подонком, изображающим людей труда — бездельниками и уродами. Страшно услыхать такое с самых вершин кровожадной власти!

Большинство коллег поспешили порвать с попавшими в опалу. Первым делом Ахматову и Зощенко исключили из Союза писателей, обрекая на голодную смерть: публиковаться в те поры могли только члены Союза. Но они выжили. Даже когда большевистские смердяковы снова обрушились на них в 1954-м.

Однажды — это было в конце тридцатых — Михаил Зощенко с Корнеем Чуковским беседовали, сидя на лавочке в Сестрорецке. К ним подошла миловидная женщина и заговорила о своих нежных читательских чувствах.

— Вы не первая принимаете меня за Зощенко, — сказал поклоннице Михаил Михайлович, — но вы ошибаетесь. Меня с ним часто путают. Приятно, конечно, только я — Бондаревич.

Под этой фамилией он даже ездил отдыхать в Крым, скрываясь от популярности. Самозванцы на курортах выдавали себя за знаменитого писателя и охмуряли провинциальных барышень…

…но теперь Зощенко, прогуливаясь по улицам Кирочной и Сергиевской — которые получили имена Салтыкова-Щедрина и Чайковского — печально улыбался, завидев знакомого. И переходил на другую сторону мостовой, чтобы помочь не узнать себя и не поздороваться.

Сбылись пророчества. Настала эра Грядущего Хама, которого предсказывал историк Дмитрий Мережковский, любивший погостить у друзей в гостинице «Пале-Рояль» и едва не потерявший там жену. Свершилось крушение великой империи, выпавшее на 1917 год — в точности по расчётам Велимира Хлебникова.

Стыдливо надевая одежды после купания в ручье смерти, — дал клятву я, последнее, что я мог сделать с детским гробиком вместо сердца, когда-то умевшего биться.

Хлебников поставил себе задачу — и выполнил её, открыв законы времени, которые одинаковы для государства и человека, славы, памяти, божества, храма и вещи. Не властны над ними — ни солдат, ни генерал, ни крестьянин, ни президент, ни холоп, ни император. Лишь поэт, познавший тайны чисел и слов, может сообщить другим эти законы.

Снова и снова повторял Велимир своим друзьям: Не события делают времена, а времена делают события. Он искал правила, которым подчинялись бы народные судьбы. И нашёл.

Я утверждаю, что года между началами государств кратны 413-ти.

Что 1383 года отделяют паденья государств, гибель свобод…

В 534 году было покорено царство Вандалов; не следует ли ждать в 1917 году падения государства?

Государство пало.

У новогоднего стола в квартире Бриков на Жуковского, где поэты отмечали наступление 1916 года, Осип шутки ради предложил тост за Короля Времени, за Велимира Хлебникова — не задумавшись, что тот уже вознёсся мыслью в такую высь, откуда и прошлое, и настоящее, и будущее видны одним неразрывным целым. Откуда видится единство времени с пространством. Откуда даже гибель империи выглядит не трагедией, а лишь закономерным окончанием жизненного цикла.

Как гусеница думает о поре, когда она станет крылатой бабочкой, и готовится к этому, так в глубине верований всех народов таилось учение о грядущем преображении человечества.

Днями и ночами Хлебников пропадал в Публичной библиотеке и работал над изысканием чисел. Друзья посмеивались, а он забывал пить и есть и приползал домой — едва живой и серый от голода.

В 1917 году появилась новая власть, советская. Велимир записал: это — очередной временной узел, начал биться новый исторический пульс. Он сел за расчёты и определил, что ударами расширения власти станут 1921, 1923, 1939 годы — и, после затухания, неожиданный рецидив случится в 2007-м. Велимир предсказал начало новой экономической политики и то, до чего не дожил — всплески остервенелой борьбы большевиков между собой, попытки поделить Европу с Германией и начало новой войны.

Предсказал Хлебников и удары ослабления советской власти: в 1941 — вступление во Вторую мировую и близость катастрофы, в 1953 — конец целой кровавой эпохи, в 1962 — Карибский кризис и едва не начавшуюся Третью мировую, в 1989 — начало конца, и точку — в 2025-м.

Велимир Хлебников первым заявил о Большом Взрыве. Физиков очень смущала мысль: если вселенная нестабильна, значит, у неё будет конец — и было начало. Но ведь это подтверждает существование Творца… Физиков мысль смущала, Хлебникова — нет. Теорию пульсации создали и разрабатывали уже после его смерти. После его пророческих слов:

Я утверждаю свою убежденность в пульсации всех отдельностей мироздания и их сообществ. Пульсируют солнца, пульсируют сообщества звезд, пульсируют атомы, их ядра и электронная оболочка, а также каждый входящий в неё электрон. Но такт пульсации нашей галактики так велик, что нет возможности ее измерить. Никто не может обнаружить начало этого такта и быть свидетелем его конца. А такт пульсации электрона так мал, что никакими ныне существующими приборами не может быть измерен. Когда в итоге остроумного эксперимента этот такт будет обнаружен, кто-нибудь по ошибке припишет электрону волновую природу. Так возникнет теория лучей вещества.

Он — поэт, не физик! — во время Гражданской войны описал Теорию Струн, до которой лучшие умы добрались лишь через полвека. И самый разрекламированный научный проект всех времён, Большой адронный коллайдер, достроенный в двухтысячных годах, призван подтвердить то, что для Велимира Хлебникова стало очевидным давным-давно. Самое большое и самое дорогое устройство в мире — против маленького усталого человека с выцветшими виноватыми глазами, который носил раздёрганные листы своих записей в наволочке.

Вместо зауми формул Хлебников чудесным образом ухитрялся говорить о своих пророчествах — стихами.

Мiр — именно так, через «i», не в значении отсутствие войны, а — по Брокгаузу и Ефрону — в значении связная совокупность множественного бытия.