Чужак в стране чужой - Роберт Хайнлайн

– Измываешься? Посмотрел бы я на тебя в такой ситуации, ты бы чувствовал себя не лучше.

– Ошибаешься, не забывай, что я уже знал одну татуированную леди. Они считают себя вполне одетыми – во всяком случае, так считала Садако. Она была японка. С другой стороны, японцы вообще не очень стесняются своего тела.

– Вот и Пэтти тоже, – кивнул Какстон. – Она тоже совсем не стесняется – зато очень гордится своими татуировками. Хочет, чтобы после смерти из нее сделали чучело и выставили в голом виде. Во славу Джорджа.

– Джорджа?

– Да, ты же не знаешь. Это ее муж. Пребывающий, к величайшему моему облегчению, на небесах – хотя, послушай ее, можно бы подумать, что он вышел на полчаса, в соседнюю пивную. Но в целом Пэт – леди, и она не дала мне долго смущаться…

31

Бен Какстон охнуть не успел, как на него обрушился ошеломляющий братский поцелуй Патриции Пайвонской. Пэтти сразу же почувствовала его скованность – и удивилась. Майк показал ей (мысленно) лицо ожидаемого гостя и рассказал о нем. Она знала, что Бен – брат во всей полноте, из Внутреннего Гнезда, и что Джилл взрастила с ним близость почти такую же, как с Майком; хотя, конечно, близость с Майком полнее, потому что он – источник всех знаний о воде жизни.

Горя безграничным желанием сделать всех людей такими же счастливыми, как она сама, Патриция органически не могла ставить их в затруднительное положение, а потому сбавила темп. Предложив Бену избавиться от одежды, она не настаивала, чтобы тот разделся полностью, а только особо попросила снять обувь – гнездо было мягкое и, благодаря способностям Майка, сияло невероятной чистотой.

Пэт указала, куда повесить одежду, и поспешила за выпивкой – бедняжка Бен выглядел смертельно усталым; зная (от Джилл) его пристрастия, она остановила свой выбор на двойном мартини, а не на виски с содовой. К ее возвращению Бен успел уже разуться и снять пиджак.

– Да не испытаешь ты никогда жажды, брат мой.

– Мы разделим воду, – согласился Бен и отпил из стакана. – Да, насчет воды ты совсем не перестаралась.

– Вполне достаточно, – улыбнулась Пэт. – Майк объяснял нам, что вода должна быть в мыслях, главное – разделить ее. Я грокаю, он говорил верно.

– И я грокаю. А это – как раз то, что доктор прописал. Спасибо, Пэтти.

– Все наше – твое, и ты – наш. Мы рады, что ты пришел домой. Остальные все на службах или преподают. Спешить не надо – они придут, когда ждание преполнится. Ты хочешь осмотреть Гнездо?

– Конечно.

Они переходили из помещения в помещение. В общем, ничего особенного: огромная кухня с баром, но без всяких заумных приспособлений, устланная мягким приятным ковром, библиотека (побогаче, пожалуй, даже, чем у Джубала), роскошные, невероятных размеров ванны, спальни… Собственно говоря, ничто не доказывало, что это спальни, кроватей там не было и в помине – только пол казался каким-то уж особенно мягким. Пэтти захотела продемонстрировать гостю свое «маленькое гнездо».

Гнездышко оказалось еще то: в дальнем его конце по полу ползали змеи. Много змей. Бен проглотил подступивший к горлу комок и сжал зубы, но на кобрах его мужество иссякло.

– Да ты не беспокойся, – махнула рукой Пэтти. – Раньше тут была стеклянная перегородка, а потом Майк им сказал, и теперь они не заползают за эту линию.

– Стекло как-то надежнее.

– О’кей, – с той же легкостью согласилась татуированная леди и опустила спасительное стекло.

Бен глубоко вздохнул, расслабился и даже заставил себя погладить Пышечку – после очкастых исчадий ада огромная удавиха казалась мирной, почти уютной. Затем Пэт провела его в помещение, заметно отличавшееся от прочих. В центре круглого, очень большого зала (пол здесь был такой же мягкий, как в спальнях) располагался круглый же плавательный бассейн.

– Это, – сказала Пэт, – Внутреннее Святилище, где мы принимаем в Гнездо новых братьев.

Она поболтала в бассейне ногой и добавила:

– Хочешь разделить со мной воду и взрастить близость? Или просто поплавать?

– Э-э… когда-нибудь потом.

– Ждание, – кивнула Пэт.

Она проводила Бена в первоначальную гостиную и отправилась смешивать очередной мартини. Бен устроился было на широком диване, но тут же встал. Теплый воздух и крепкий коктейль покрыли его лоб бисеринками пота, мягкий уютный диван, податливо облегавший тело, делал жару почти невыносимой. Да и вообще – стоит ли так уж упорно цепляться за условности, если единственная одежда твоей собеседницы – небрежно накинутый на плечи удав?

Он решил, что в данной ситуации можно ограничиться одними трусами, и повесил остальное свое хозяйство в прихожей. На входной двери красовалась табличка: Ты не забыл одеться?

В этом доме подобное напоминание выглядело более чем уместно. И еще одна деталь, не замеченная Беном раньше: по обеим сторонам двери стояли огромные бронзовые чаши, до краев наполненные деньгами.

Какое там до краев – пол вокруг этих чаш и тот был усыпан федеративными банкнотами самых различных достоинств.

Пока он недоуменно рассматривал эту картину, вернулась Патриция.

– Вот твое питие, брат Бен. Взрасти близость в Счастье.

– А?.. А, спасибо. – Его глаза тут же вернулись к деньгам.

Пэт проследила за взглядом Бена и широко улыбнулась:

– Видишь, какая я никудышная хозяйка. Майк берет на себя и уборку, и все такое, он настолько облегчил мои обязанности, что я их совсем не чувствую, а потому забываю.

Она собрала рассыпанные деньги и запихнула их в менее переполненную чашу.

– Пэтти, я ничего не понимаю. Зачем это? Для чего?

– Ну да, ты же здесь первый раз. Чаши стоят у этой двери, потому что она ведет наружу. Если кто-либо из нас временно покидает Гнездо – вот, скажем, я почти каждый день хожу за продуктами, – ему могут потребоваться деньги. Мы держим их там, где они обязательно попадутся уходящему на глаза, чтобы не забыл взять.

– Так что же, каждый желающий может прихватить отсюда горсть денег?

– Ну конечно, милый. Я понимаю, о чем ты, только на этом этаже не бывает посторонних. Друзей, не принадлежащих Гнезду, а у нас их много, мы принимаем внизу, в помещениях, обставленных более привычным для них образом. Так что слабые духом не подвергаются никакому соблазну.

– Вот оно как! Только я ведь тоже не кремень.

– Ну как могут эти деньги соблазнять тебя, если все они твои, – улыбнулась Пэт.

– Э-э… а если вдруг воры?

Бен пытался – и никак не мог – оценить, сколько денег лежит в чашах. Купюры были разные, по большей части крупные. Вон, скажем, бумажка, забытая Патрицией на полу, на ней ясно видны три нуля.

– Залез тут один такой, на прошлой неделе.