Джордж Оруэлл. Неприступная душа - Вячеслав Недошивин

Бедный, бедный Эрик… Соню потом, уже в наше время, сравнят с Джулией, героиней его последнего романа. Она, как и Джулия, была моложе, занималась тем же, что и Соня (литература, правка, возня с рукописями), «ненавидела политику», а главное, «творила» секс не «ради производства детей», а из любви к «процессу». В романе Джулия признаётся Уинстону после первой близости: «Я как раз то, что тебе надо. Я порочна до мозга костей». Он же, радостно узнав, что у нее были десятки, сотни любовников до него, прямо спрашивает ее о сексе: «А тебе нравится это?.. Вообще делать это?» И она восторженно прошепчет: «Я обожаю делать это»…

«Женщины! В какой прах они обращают все порывы наших гордых умов!» – писал Оруэлл в романе «Да здравствует фикус!» в 1936-м, в пору счастливой любви к Эйлин. Теперь, забыв о собственной гордости, что для него было невыносимо, больной и уставший от жизни, он униженно писал ветреной Соне, что «понимает»: он не подходит для нее, «для такой молодой и симпатичной…». «Это лишь отчаяние, которое я ощущаю, – объяснялся с ней в письмах. – У меня нет… женщины, которая проявляла бы интерес ко мне и могла бы помогать мне… Конечно, абсурдно думать человеку вроде меня о желании заниматься любовью с кем-либо твоего возраста. Но я действительно этого хочу, хотя… и не обиделся бы и мне не было бы больно, если ты просто скажешь “нет”…» И, как и другим, предложил ей стать в конце концов «его вдовой»…

Кто-то очень верно сказал: «Писателю должно повезти не с женой, а со вдовой!..» В том смысле, что лишь хорошие писательские жены, потеряв мужей, кладут оставшуюся жизнь на алтарь последующей славы супруга. Соня вдовой Оруэлла станет и, хотя в ночь его смерти уйдет веселиться в ресторан с новым любовником, молоденьким студентом-живописцем Люсьеном Фрейдом (внуком, кстати, знаменитого психолога), – станет такой вдовой, которая будет отстаивать интересы мужа едва ли не образцово.

Впрочем, если знать про один эпизод из ее биографии – про то, как тонула она в семнадцать лет, – то в желании приходить на выручку находящимся рядом с ней людям ей и в дальнейшем не откажешь. Она, спасая друзей, не просто выжила – окрепла!.. А Оруэлл, с кем случится злоключение «на воде» даже похлеще, напротив, от него и погибнет. Именно это кораблекрушение станет прологом последней катастрофы Оруэлла – той, которая разразится в университетской клинике в ночь на 21 января 1950 года, когда сердце писателя захлебнется кровью…

4.

К концу 1947 года черновик романа «Последний человек в Европе» был готов. Соня на остров к писателю так и не приехала – поднесла ему в дорогу бутылку отличного коньяка, за который он, спохватившись позже, хотел даже расплатиться. Зато приезжали другие – Пол Поттс и Ричард Рис, давние друзья его, которых он, стоя у дома в непромокаемом плаще и с неизменной самокруткой, встречал радушно, но по-мужски сдержанно. «Одиноким призраком в тумане» на этой окраине мира выглядела его тощая длинная фигура с «мертвенно-бледным лицом».

Переселился он на остров в мае 1946 года, после пристрелочной поездки. Переехал до ноября, решив на зиму все-таки вернуться в Лондон. А первыми, вслед за ним, на Юру перебрались уже знакомая нам Сьюзан Уотсон, нянька и домработница, с его двухлетним сыном Ричардом, и младшая сестра Оруэлла Эврил. Возможно, о приезде Эврил как помощницы его он договорился накануне, когда в том же мае они похоронили старшую сестру, Марджори, – та в сорок восемь лет скончалась от почечной болезни, оставив троих детей. Они, племянники, навестят его на острове, и как раз с ними он и угодит в ту катастрофу, которая станет фатальной для него. А Эврил – Эв, как звал он ее, – согласилась приехать к нему даже с радостью: она всегда тихо и преданно любила брата…

В последние военные годы Эврил, старая дева, работала в какой-то столовой, заботясь о матери, пока та была жива, и помогая, чем могла, брату. Была женщиной без претензий: некрасивая, суровая, неразговорчивая, очень земная и очень трудолюбивая. Образования не получила – все деньги семьи, как помните, были брошены на Эрика. Сам Оруэлл нигде не пишет о ней – ни в письмах, ни в дневниках, – но, судя по косвенным признакам, кажется, всю жизнь чувствовал себя рядом с ней немного виноватым. Какой-то свет на их отношения пролил роман «Да здравствует фикус!», в котором Гордон, непризнанный поэт, бунтуя против золотого тельца, тем не менее не стеснялся занимать деньги у младшей незамужней сестры – и всякий раз «забывал» отдавать долги. В романе сестру Гордона Оруэлл назвал Джулией, как назовет и героиню романа «1984», и написал про «жалкое жилище» ее, нищую обстановку комнаты, «собранную по вещичке», про «обитое вощеным ситцем» единственное кресло, купленное в рассрочку, про рамочки с фотографиями родителей и брата и, главное, – про «сгорбленную, длинную спину сестры», когда она, опустив уже седеющую голову («Как много седины! – ахнул про себя Гордон. – Целыми прядками»), лезла в комод, где под стопкой постельного белья хранился «потертый черный кошелечек». Она, по роману, не только безропотно давала ему с трудом заработанные деньги, но всякий раз на «по грошику» собранные деньги дарила брату к Рождеству или на день рождения то приятный пустячок, а то и томик избранных стихов Джона Дринкуотера в дорогом сафьяне, который Гордон почти сразу толкнул «за полкроны»…

Вот и Эврил, пустившись вслед за Оруэллом на Юру (это Ричард Рис назовет потом подвигом), столь же молча и незаметно станет помогать ему, взяв на себя все обязанности по дому. При ее поддержке росли и стопка рукописи романа брата, и его сын Ричард, вертевшийся у того же единственного рабочего стола.

«Отец не справился бы без Эврил, – вспомнит потом сын. – Она была очень практична. Но нигде не упоминается, насколько важную роль она сыграла». Да, она обходилась без «телячьих нежностей» – так были воспитаны оба. Порой раздражала брата «сверхзаботой», но если учесть, что в послевоенной Англии всё еще сохранялось нормирование продуктов, что покупка их в двадцати трех милях от Барнхилла шла еще «в известной борьбе», то Эврил оказалась на острове более чем кстати. «У нас никогда не было недостатка в еде, – напишет Ричард. – А кроме того, она оказалась и хорошей поварихой: ничего изысканного, зато всё полезное…»

Стоический характер Эврил и не мог, кажется, не привести к конфликтам. Довольно скоро – уже через два месяца! – отношения Эврил и молоденькой Сьюзан превратились в постоянную угрюмую ссору. «Щекотать пятки» сыну Оруэлла при пробуждении его могла и Эврил, а вот «впрягаться тягловой лошадью» в заботы по дому, где всё надо было начинать с нуля, хроменькая Сьюзан, разумеется, не могла. Кроме того, на остров почти сразу приехал ее «бойфренд», молодой балбес Дэвид Холбрук. Этот клялся Оруэллу, что чуть ли не со школы был большим поклонником его творчества, но у обоих мнения друг о друге «сильно разошлись». Возможно, как пишут, из-за членства Холбрука в компартии. Словом, с Холбруком и Сьюзан пришлось расстаться.

Почти так же пришлось расстаться и с давним знакомым писателя поэтом Полом Поттсом, первым навестившим Оруэлла. Биографы настаивают, что тот якобы был замечен в растапливании камина какими-то рукописями Оруэлла.

Суровая жизнь на острове четко оценивала его приятелей и даже родственников. И если, скажем, аристократ Ричард Рис, с трудом преодолев восемь миль до Барнхилла, явился нагруженный под завязку продуктами и прочими необходимыми вещами, то бывший испанский командир Оруэлла, а теперь бизнесмен и, как помним, почти родственник писателя Жорж Копп еще в Лондоне продаст другу-писателю старый грузовик, который, как выяснится, окажется не «на ходу». Пароход доставит машину в Ардлуссу, но та так и останется ржаветь и разваливаться у пристани аж до 1976 года. А Оруэлл, пока был относительно здоров, проклиная бездорожье, мотался по острову на каком-то раздолбанном мотоцикле, который, видимо, приобрел по случаю.