Две королевы - Джон Гай

Норфолк беспокоился еще больше. «Это дело, — объяснял он Сесилу, — самое сомнительное и опасное из всех, что мне приходилось рассматривать». Адвокаты Марии уже намекали, если «письма из ларца» будут официально предъявлены суду, она потребует личного присутствия на заседаниях. Норфолка шокировали выводы из второго письма (длинного «письма из Глазго») и шестого письма (самое убедительное из трех писем о «похищении»), но совершенно очевидно, говорил он, что лорды не заинтересованы в справедливости, а «ищут только своей личной выгоды». В своем стремлении защитить себя «они не заботятся о том, что станет с королевой или королем!». План Сесила начинал рушиться. Судя по заявлениям Сассекса и Норфолка, английские судьи понимали, что многие из обвинителей Марии были соучастниками убийства Дарнли, и меньше всего Морею хотелось, чтобы это стало известно.

Сесил поспешил вмешаться. Он организовал временный перерыв в заседаниях комиссии. Затем трибунал перенесли на юг, в Вестминстер, и назначили пять дополнительных судей, среди которых был сам Сесил и его зять, сэр Николас Бэкон, что явно сместило баланс в пользу Морея. Расширенный трибунал возобновил слушания 26 ноября. Тем временем Сесил уговорил Елизавету дать Морею гарантии, которых тот добивался. Если «письма из ларца» признают подлинными, Елизавета передаст Марию лордам конфедерации, при условии, что они гарантируют ее безопасность, или будет держать ее в Англии. Елизавета также признает Морея в качестве регента. Получив желаемое, он почти сразу же официально предъявил Марии обвинение в соучастии в убийстве Дарнли.

Мария была потрясена переменой в отношении к ней кузины. Ее заверяли, что английские судьи не будут пытаться рассматривать ее дело, а лишь выступят в роли арбитров в ее споре с мятежными лордами. Будучи королевой, Мария не желала, чтобы ее судили в юрисдикции, которую она не признает, и приказала своим адвокатам немедленно покинуть трибунал.

Они уехали 6 декабря, но было уже поздно. На следующий день Морей предъявил оригиналы «писем из ларца». Письма тщательно изучили на долгих заседаниях, продолжавшихся два полных дня, а затем еще раз, 14 декабря в Хэмптон-Корте. Исправляя протоколы трибунала, в которых описывалось, как были представлены документы, которые должны были фигурировать в качестве доказательств, Сесил аккуратно ставил все точки над «i» и черточки в «t». «Таким образом, — говорится в черновике, написанном рукой его секретаря, — они предъявили маленькую серебряную шкатулку, позолоченную, в которой были письма и записки, по их утверждению, от королевы Шотландии к графу Босуэллу».

Все совершенно понятно, но не для Босуэлла. Он собственноручно переписал протокол:

Это должны были быть не просто письма Марии, а письма, касательно которых «подтверждено», что они написаны Марией «собственноручно». Это был не просто старый ларец. Добавленная подробность укрепляла доверие к расследованию. По иронии судьбы ларец, содержавший знаменитые письма, остался в истории именно таким, каким его описал Сесил. Шотландской делегации, которая до этого момента считала этот предмет обыкновенным и называла его «шкатулкой» или «серебряной шкатулкой», так и не позволили описать собственный трофей.

Слушания затягивались. Делегация Морея не предъявляла оригиналы «писем из ларца», пока Мария не отозвала своих адвокатов. Согласно иррегулярным правилам, которые установил Сесил, Марии было отказано в праве доступа к этим документам, по крайней мере, после того, как их рассмотрит трибунал. Следует отдать должное Елизавете, которая теперь тянула время. В глубине души она хотела, чтобы Марию признали невиновной и вернули на шотландский трон. Она не любила Морея, не верила ему и не считала «письма из ларца» подлинными. По ее мнению, цель трибунала состояла в том, чтобы продемонстрировать явную подделку. Теперь процесс выходил из-под контроля. Он принимал явно односторонний характер. Если она будет действовать несправедливо или бесчестно, под угрозой окажется ее репутация.

Елизавета вмешалась, чтобы восстановить контроль над Сесилом и собственной политикой. Она второй раз объявила перерыв в заседаниях трибунала, а затем добавила к коллегии судей графов Нортумберленда, Шрусбери, Хантингтона, Уэстморленда и Варвика и сама председательствовала в Хэмптон-Корте 14 декабря, когда в последний раз изучались «письма из ларца». Елизавета приказала прочесть вслух протоколы заседаний трибунала, затем обвинения Морея и, наконец, «свидетельства», в частности «письма из ларца».

Протокол, как обычно, вел Сесил. «Были представлены, — писал он, — разнообразные письма на французском языке, предположительно написанные королевой Шотландии», собственноручно, графу Босуэллу:

Протокол Сесила слишком хорош, чтобы быть правдой. Нет никаких сомнений, что он вводит в заблуждение. При некритичном прочтении создается впечатление, что тест на почерк был легко пройден, когда «письма из ларца» сравнили с настоящими письмами от Марии к Елизавете, которые на протяжении многих лет хранились в королевском архиве. На самом деле это маловероятно. По крайней мере, в отношении «длинного письма из Глазго», поскольку в самом тексте объясняется, что письмо было написано второпях глубокой ночью. «Простите мне мой плохой слог и прочтите дважды. Простите также мои каракули…» Более того, содержание седьмого и восьмого писем явно указывает на то, что это подделки.

Невозможно поверить, что при сравнении каракулей Марии с настоящими письмами, которые она отправляла Елизавете, не было обнаружено никаких различий. Любой, кто видел в архивах собственноручные письма Марии к Елизавете, не мог не обратить внимание, что в посланиях «сестре королеве» она старалась писать красивым почерком. В них нет помарок, а лишь изредка встречаются признаки спешки. Если их сравнивать с тем, что написано небрежно и второпях, то к однозначному выводу прийти невозможно. В лучшем случае обнаружится некоторое сходство.

И что означает «сопоставление»? Неужели все восемь «писем из ларца» тщательно изучались и почерк в них сравнивался с почерком настоящих писем Марии, буква за буквой? Или просто список документов из шкатулки, приводившийся в заявлении Мортона трибуналу, в котором объяснялись обстоятельства их обнаружения, сравнивался с предъявленными письмами, чтобы выяснить, совпадает ли он с описанием, данным при произнесении клятвы. Протокол Сесила подозрительно двусмыслен, на что считали своим долгом указать все биографы Марии.