Витте - Сергей Ильин

К концу 1904 года финансовое положение России стало внушать тревогу. Войне не было видно конца, император упорно противился предложениям японцев о начале мирных переговоров (одно из них было передано ему через C. Ю Витте), а российская казна предельно оскудела. Фактические военные расходы 1904 года определились в общей сумме 683,1 млн руб. Значительная их часть была покрыта из резервов государственного бюджета, чего не следовало бы делать. Результат — от громадной когда-то «свободной наличности» Государственного казначейства остались рожки да ножки. За год войны она уменьшилась с 381,3 млн руб. до 61,9 млн руб.

Можно было финансировать войну, повышая налоги, но внутренняя обстановка в стране не позволяла. Оставалось только одно — внешние заимствования. Максимум того, что, по расчетам В. Н. Коковцова, могли дать иностранные рынки, — это 500 млн руб. (1,3 млрд франков). Цифру эту можно было бы несколько увеличить, заложив кредиторам доходные статьи бюджета, но такой способ добывания денег В. Н. Коковцовым и его августейшим начальником исключался в принципе как не совместимый со статусом великой державы. Но даже если бы и удалось достать эти 500 млн руб., их все равно не хватило бы даже на год войны. Ввиду сосредоточения крупной войсковой группировки на Дальнем Востоке сумма ежемесячных военных расходов определилась в 50 млн руб. как минимум, фактически же — 60 млн руб. с учетом средств, выделяемых для помощи семьям раненых и убитых воинов, на увеличение пропускной способности железных дорог и прочие расходы217.

Нерасторопность В. Н. Коковцова удивительна. Между подписанием указа о займе на германском рынке (14 декабря 1904 года) и началом переговоров с французскими банкирами (февраль 1905 года) о новом займе прошла уйма времени, хотя по условиям Мендельсона занимать у французов деньги можно было хоть на другой день после подписания контракта с немцами. На переговорах по германскому займу своей мелочной неуступчивостью В. Н. Коковцов довел представителя берлинского синдиката Артура Фишеля до сердечного приступа. Стоило ли торговаться из-за полумиллиона рублей и терять драгоценнейшее время, когда в костре войны без остатка сгорали десятки миллионов каждый месяц — укорял бывшего подчиненного С. Ю. Витте218. Но В. Н. Коковцов упрямо отстаивал свою правоту, в чем его поддерживали и некоторые потерявшие чувство реальности сановники, вроде председателя Финансового комитета графа Д. M. Сольского.

Долгосрочный заем под названием «4,5 % государственный заем 1905 года» на сумму 231,5 млн руб. нарицательных (500 млн марок) был в значительной своей части (на 70 %) реализован в начале 1905 года на германском рынке по курсу 88,25 за 100219. Он мог принять либо краткосрочную, либо долгосрочную форму, смотря по желанию подписчиков, и оказался последней крупной операцией самодержавия на берлинской бирже.

В конце февраля 1905 года группа французских банкиров отказалась от подписания уже готового контракта с русским правительством о новом займе и, получив указания из Парижа, 1 марта спешно покинула Петербург. В. Н. Коковцов принялся уверять русского посла во Франции: между поражением А. Н. Куропаткина в Маньчжурии и этим событием нет прямой связи. Дотошный А. И. Нелидов выяснил все же, что причиной поспешного бегства банкиров из Петербурга явился именно конфуз под Мукденом220. Русский министр финансов обиделся и неизменно отклонял все последующие предложения французских финансистов о возобновлении переговоров221.

Странное поведение для государственного деятеля такого ранга! Ни 9 января, ни весенние «иллюминации» в деревне, ни забастовочная борьба фабричных рабочих не раскрыли глаза министру финансов на суть происходивших в стране политических процессов. Это сделал его постоянный французский корреспондент и подчиненный А. Г. Рафалович. В письме от 25 мая 1905 года он докладывал своему шефу: «…Я говорил с одним служащим Лионского кредита, не состоящим в числе директоров, но очень осведомленном, который мне сказал, что при избытке денег в Париже и при нынешнем репортном и учетном проценте было бы легко провести крупную русскую операцию. У французской публики относительно России есть одно только предубеждение — это внутреннее состояние империи» (выделено в источнике. — С. И). До Цусимы французские банкиры, сообщал А. И. Нелидов, непрестанно жаловались своему правительству на то, что русские самонадеянно пренебрегают их услугами; после Цусимы жалобы прекратились222.

Свет в конце туннеля забрезжил с началом мирных переговоров в Портсмуте. Зондаж о крупном ликвидационном займе по просьбе В. Н. Коковцова начал С. Ю. Витте по дороге в Портсмут. Задержавшись на несколько дней в Париже, он провел переговоры с президентом и премьер-министром Французской республики, которые без околичностей заявили С. Ю. Витте: крупная финансовая операция русского правительства на французском денежном рынке возможна только после заключения мира с Японией.

19 июля 1905 года первый уполномоченный получил телеграмму от В. Н. Коковцова, осознававшего временами крайнюю тревожность сложившейся обстановки: «…Усерднейше прошу Вас на обратном пути настаивать в Париже на необходимости займа, как единственном способе не толкать нас на финансовые безрассудства»223.

С. Ю. Витте и В. Н. Коковцов рассчитывали придать займу широкий международный характер, подключив к нему не только Францию — без нее заем не мог состояться вообще, — но и Англию, Германию, Соединенные Штаты. Находясь в Нью-Йорке, С. Ю. Витте встречался с тамошними банкирами и заручился их принципиальным согласием на участие в русском займе. Готовность помочь русскому правительству едва ли не первыми выразили англичане, сменившие гнев на милость после открытия мирных переговоров. Банкир Госкье показывал А. И. Нелидову письмо одного видного английского финансиста, где говорилось, что в настоящий момент (конец августа 1905 года) у банкиров лондонского Сити Россия могла бы спокойно занять денег под 4 % нарицательных и по курсу примерно 90 за 100. «Есть основания предполагать, — информировал А. И. Нелидов В. Н. Коковцова, — что с выпуском займа не следовало бы слишком медлить, так как неустойчивости нашего кредита, кроме войны, способствовала и шаткость внутреннего положения. В настоящую минуту финансовый мир находится еще под благоприятным впечатлением прекращения войны, и до открытия Государственной думы заключаемый императорским правительством заем будет, при огромном обилии свободных капиталов, принят без всяких сомнений и оговорок»224.

Складывающуюся комбинацию чуть было не разрушил Николай II, без ведома не только С. Ю. Витте, но и своего министра иностранных дел, подписавший в июле 1905 года в Бьорке договор с Германией. Этим договором русско-французский союз разрушался в корне. Можно представить, как отреагировала бы парижская биржа на известие о том, что в случае военного конфликта Франции и Германии Россия взяла на себя обязательство поддержать Германию! По возвращении из Портсмута С. Ю. Витте вместе с графом В. Н. Ламздорфом удалось убедить царя забыть о том, что на договоре была поставлена его подпись и вообще о том, что он когда-либо существовал. Но это препятствие было из разряда самых простых в ряду тех, которые С. Ю. Витте пришлось преодолеть в промежутке между июлем 1905 года, когда начался зондаж почвы о заключении ликвидационного займа, и апрелем 1906 года, когда был подписан готовый контракт.