Святилище - Кейт Мосс

Сын обойщика и швеи, Тисту сразу узнал материю из хорошего египетского хлопка. Нашел и метку портного — парижского, — оставшуюся на воротнике. На шее у нее был серебряный медальон — литой, а не из дутого серебра — с двумя миниатюрами внутри: сама дама и черноволосый молодой человек. Тисту не тронул его. Он был честный человек — не то, что мародеры, работавшие у плотины в центре города, те бы обобрали труп до нитки, прежде чем сдать его властям, — но ему нравилось знать, кого он вытащил из воды.

Изольду опознали быстро. Леони заявила об ее исчезновении на рассвете, как только проснувшаяся Мариета обнаружила, что ее госпожа пропала.

Им пришлось задержаться дня на два для выполнения формальностей и заполнения бумаг, но заключение не вызывало сомнений: самоубийство, совершенное в помрачении рассудка.

В тихий, душный и знойный июльский день Леони в последний раз привезла Изольду в Домейн-де-ла-Кад. Повинную в смертном грехе самоубийства, ее не позволили хоронить в освященной земле. Да и Леони невыносима была мысль, что Изольда будет покоиться в фамильном склепе Ласкомбов.

Она заручилась услугами кюре Гелиса из Кустоссы — деревушки с разрушенной церковью между Куизой и Ренн-ле-Бен — и тихо похоронила ее на земле Домейн-де-ла-Кад. Она бы обратилась к аббату Соньеру, но решила, что сейчас, когда его обвинители все не умолкали, не стоило втягивать священника в новый скандал.

В сумерках 20 июля 1897 года они опустили Изольду в могилу рядом с Анатолем, на мирном клочке земли над озером. В траву легла новая скромная каменная плита с именами и датами.

Вслушиваясь в бормотание молившегося кюре, крепко сжимая ручонку Луи-Анатоля, Леони вспоминала похороны Изольды, разыгранные шесть лет назад в Париже. Воспоминание обрушилось на нее так тяжело и остро, что перехватило дыхание. Вот она сама стоит в их старой гостиной на улице Берлин, сложив ладони перед закрытым гробом, в стеклянной миске на приставном столике плавает единственный пальмовый лист. Болезненный аромат обряда и смерти проник в каждый уголок квартиры: запах свечей и благовоний, зажженных, чтобы заглушить запах трупа. Только никакого трупа, конечно, не было. А этажом ниже Ашиль бесконечно бьет по клавишам пианино, белые и черные ноты пробиваются сквозь половицы, и Леони кажется, что музыка сведет ее с ума.

Теперь, слушая стук земли о крышку гроба, она утешала себя тем, что Анатоль избавлен по крайней мере от этого.

Как будто уловив ее настроение, Луи-Анатоль дотянулся и обнял ее за талию своей маленькой рукой.

— Не беспокойся, тетя Леони. Я о тебе позабочусь.

Отдельная гостиная на первом этаже отеля на испанской стороне Пиренеев пропиталась едким дымом турецких сигарет, которые курил постоялец, прибывший несколько недель назад.

Стоял теплый августовский день, а он был одет по-зимнему, в толстую серую накидку и мягкие перчатки из телячьей кожи. Трясущейся рукой он поднес к губам стакан крепкого пива. Мужчина был страшно худ, а голова его постоянно моталась из стороны в сторону, словно он без конца отвечал отказом на неслышную никому просьбу. Он пил осторожно, чтобы не задеть язвы в углах губ. Однако, наперекор его изможденному виду, взгляд у него был властный и врезался в душу смотрящего, как остро заточенный стилет.

Он поднял бокал.

Слуга выступил из угла с бутылкой портера и налил хозяину пива. В этот момент они составляли странную картину: истощенный инвалид и его уродливый слуга с покрытым язвами и расчесами лысым черепом.

— Что узнал?

— Говорят, она утопилась. Сама, — отвечал слуга.

— А вторая?

— Заботится о ребенке.

Констант замолчал. За годы изгнания беспощадное течение болезни подточило его силы. Тело отказывало ему. Он уже с трудом ходил. Но ум его, казалось, стал только острее.

Шесть лет назад он вынужден был перейти к действию раньше, чем намеревался. Спешка лишила его удовольствия насладиться местью. Сестру Верньера он собирался погубить только ради того, чтобы помучить брата, а сама она ничего не значила для него. Но он до сих пор не избавился от досады, что Верньер умер легко и быстро, а теперь он лишился и Изольды.

Из-за спешного бегства через испанскую границу Констант лишь спустя год с лишним узнал, что Изольда не только выжила после его выстрела, но и родила сына. Мысль, что она опять обманула его, превратилась у больного в манию.

Желание завершить месть заставило его терпеливо выжидать шесть лет. Попытка наложить арест на его счет едва не погубила его. Потребовалось все искусство продажных адвокатов, чтобы сохранить богатство и скрыть место своего пребывания.

Константу приходилось быть осторожным и осмотрительным, оставаться в изгнании по ту сторону границы, пока интерес к нему не затух. Наконец прошлой зимой инспектор Торон получил повышение и был назначен вести следствие по делу армейского офицера Дрейфуса, занимавшего все силы парижской полиции. И еще более важное для всепоглощающей жажды мести, сжигавшей Константа, известие дошло до него — инспектор Бушу из каркассонской жандармерии месяц назад наконец вышел в отставку.

Теперь Констант мог спокойно вернуться во Францию.

Он послал вперед своего слугу, чтобы к весне подготовить почву. Анонимные письма в городскую ратушу и церковным властям легко раздули пламя сплетен и слухов, обращенных против аббата Соньера — священника, который был связан с Домейн-де-ла-Кад и событиями, происходившими в имении во времена Жюля Ласкомба. Констант знал об этих событиях, до него доходили и рассказы о демоне, выпущенном на свободу в те годы и повергавшем в ужас округу.

Нанятые им пособники распространили слухи, что зверь снова на свободе и нападает на скотину в горных долинах. Его слуга перебирался от деревни к деревне, повсюду рассказывая, что в часовне на земле Домейн-де-ла-Кад снова проводятся оккультные обряды. Он начал со слабых и беззащитных, с босоногих нищих, спавших под открытым небом или укрывавшихся под телегами ломовых извозчиков, с пастухов в одиноких горных хижинах на зимних пастбищах. Его слуга, который следовал с ним из города в город, верша его суд и убивая, по капле вливал яд Константа в уши обойщиков и стекольщиков, мальчишек-посыльных, уборщиц и молочниц.

Сельские жители были суеверны и легковерны. Их предания, мифы и история, казалось, подтверждали клевету. Шепоток, оброненный там и здесь, что следы оставлены не звериными когтями. Что по ночам кто-то слышал странный вой. Что чувствуется запах серы. Все доказывало, что некий демон требует воздаяния за нарушение божеских законов в Домейн-де-ла-Кад, где племянник женился на жене своего дяди.

Все трое теперь уже умерли.

Он оплетал Домейн-де-ла-Кад невидимой паутиной. И если в самом деле не все убитые были на счету его слуги, Констант приписывал их смерть обычным хищникам, горным рысям и волкам, которых хватало на высокогорных пастбищах.

Теперь, после отставки Бушу, пришло время действовать. Он и так слишком долго медлил и оттого лишился возможности достойно наказать Изольду. Кроме того, несмотря на усердное лечение (ртуть, воды и препараты опия), Констант умирал. Он знал, что и разум вскоре откажется ему служить. Он знал симптомы и мог поставить себе диагноз не хуже любого лекаря. Единственное, чего он теперь боялся — это кратковременности просветления рассудка, прежде чем тьма окончательно скроет свет истины.