Месть Танатоса - Михель Гавен

Никого из немецкого персонала клиники не нашли. Медсестра исчезла. Но всей видимости, вместе с ней исчезли и некоторые из находившихся здесь «больных»: в двух пустых палатах были найдены брошенные больничные одежды, размотанные бинты, гильзы от патронов и пустые банки из-под консервов. Кто были люди, скрывавшиеся в клинике под прикрытием Красного Креста, осталось неизвестным.

В ординаторской обнаружили черный эсэсовский китель с погоном оберштурмбаннфюрера СС, нашивками СД и специальной медицинской службы СС. Документов в нем не оказалось. Контрразведка взялась за выяснение.

* * *

2 мая Берлин пал. Красное знамя Победы было, водружено над рейхстагом. Через двое суток Маренн, Джилл и Раух, а также верный пес Айстофель, который, конечно, тоже шел с ними, добрались до швейцарской границы. Здесь через заранее подготовленное немецкой разведкой «окно», служившее для переброски многих секретных агентов СД в предшествующие годы, Маренн и Джилл должны были уйти в Швейцарию.

Вопреки опасениям Рауха на границе всё было спокойно. На прощание они обнялись.

— Пойдем со мной, с нами, — отчаянно предложила Фрицу Маренн, хотя заранее знала, что он откажется. Но все же вдруг…

— Нет, — он покачал головой, — я должен вернуться, ты знаешь…

— Да, конечно, Фриц.

— Все будет хорошо, Маренн. Я хотел тебе сказать, — голос Рауха дрогнул, — все эти годы я по-человечески очень любил тебя и восхищался тобой, с первого дня. Я всегда был на твоей стороне.

— Я это чувствовала. Спасибо, — ответила она взволнованно. — Я не хочу говорить в прошедшем, Фриц. Потому скажу, не «был», а «есть». Ты — настоящий человек, прекрасный, верный друг. Я рада, что жизнь свела нас вместе. Надеюсь, нам еще представится случай быть на одной стороне, как ты говоришь…

— Фриц, — Джилл в свою очередь тоже обняла Рауха, — мне так жаль расставаться…

— Береги себя, девочка, — адъютант Скорцени с нежностью погладил ее по седым волосам. Поправляйся. Все пройдет, Джилл, все забудется…

— Я никогда не забуду Ральфа, — всхлипнула она. — И фрау Ирму — тоже.

— Ну, не надо, не плачь… Ты тоже будь молодцом, — с напускной строгостью напутствовал Фриц Айстофеля, — не докучай хозяйке, охраняй ее, охраняй их обоих. За нас. Пока мы тебя не сменим.

Встав на задние лапы, пес лизнул Фрица в щеку.

— Ну, всё, — сказал адъютант, скрывая за улыбкой грусть. — Вам надо идти. А я возвращаюсь-

— Да, хорошо, — Маренн растерянно взяла Джилл за руку, — пошли.

— Маренн, — вдруг остановил ее Раух. — Что сказать Скорцени, когда я увижу его?

— Скажи, что я его люблю, — ответила она негромко, — и жду. Что буду ждать всегда, сколько бы не пришлось, пока жива… и… — она улыбнулась сквозь слезы, — что я увела с собой его собаку…

В последний раз он сжал ее руки, поцеловал ладони, одну и другую, прижал их к своей груди, сказал: — Прости нас всех…

— Я все уже давно простила… — как эхом отозвалась она.

Вскинув автомат, Раух ушел, не оборачиваясь — растаял в сгустившемся тумане. Глотая слезы, Маренн медленно пошла ввысь по горной тропе, ведя за руку Джилл, которая тоже плакала. Рядом, грустно поникнув головой, бежал Айстофель. Они остались одни.

Впереди лежала Швейцария. Их ждал Париж. Германия оставалась в прошлом. Навсегда. Та Германия, в которой она жила, страдала, любила. Которой отдала самое дорогое, что было у нее на свете — своего сына. Та Германия лежала в руинах…

Маренн понимала, что с этой страной она теперь не расстанется никогда. Сюда вечно, всегда будет стремиться ее сердце, пока оно бьется, пока оно живо. Штефан будет звать ее назад. И память о нем не даст ей покоя, не оставит, не предаст забвению всё, что довелось ей здесь пережить. «Господи, помилуй их и дай им силы. Господи, помилуй и дай силы мне…»

Авторизированный перевод с немецкого Виктории Дьяковой, 2006