Секреты - Лесли Пирс

* * *

Восьмого мая 1945 года ближе к вечеру Адель стояла у окна мужского хирургического отделения, задумчиво смотря на Уайтчепел-роуд. Вчера вечером по радио передали, что сегодня будет официальный праздник, отмечающий конец войны в Европе, но новость была встречена с удивительно небольшой радостью. Адель предположила, что все фактически ждали этого, затаив дыхание, потому что второго числа сообщили, что Гитлера нашли мертвым в его бункере.

Но настала полночь, и все до последнего корабли в доке и на реке включили сирены, и радостно забили церковные колокола. В общежитии все девушки забрались на крышу посмотреть, как по всему Лондону устраивают фейерверки. Это было так волнительно — с этого самого места они видели пожары, ракеты-снаряды и Фау-2, а теперь весь шум и свет означал мир.

Еще не было разрешения снять затемняющие шторы, но у многих не было терпения ждать разрешения. С крыш девушки слышали восторженные крики людей, которые срывали с окон ненавистные черные тряпки, и свет из окон домов снова заливал улицы.

Утром Адель разбудила гроза, и поскольку она и несколько медсестер сменились после ночной смены, их настроение казалось очень подавленным. Ливень закончился, и еще более длинные, чем всегда, очереди выстроились перед хлебными и рыбными магазинами, но люди бродили бесцельно, будто ждали сигнала, чтобы начать праздновать.

И только в три часа, когда с Даунинг-стрит по радио передали для всего народа обещанную речь Уинстона Черчилля, официально объявившего о конце войны в Европе, люди вдруг окончательно поверили.

Сейчас было пять, и Уайтчепел-стрит была полна людей, размахивавших флагами и дувших в рожки, многие щеголяли в бумажных шляпах красного, белого и синего цветов. За последние несколько часов, как по волшебству, появились флаги, гирлянды на всех магазинах и от столба к столбу. Адель ожидала, что многие женщины будут дома, занятые приготовлением к уличным празднествам, может быть, решив, наконец, что как раз сегодня нужно вынуть все припрятанное раньше — смородину, сахар и другие продукты. Она наблюдала, как по улице бегут мужчины с ящиками пива, и догадалась, что к полуночи большинство взрослых будут пьяны как сапожники.

Она отвернулась от окна и улыбнулась, увидев такое количество пустых кроватей, потому что обещание, что война скоро окончится, удивительным образом придало сил пациентам. Тем, которых еще несколько дней назад считали не готовыми к выписке, вдруг стало значительно лучше, и их выписали. Другие, ожидавшие операций, отменили их, и даже оставшиеся мужчины были в очень приподнятом настроении и выпрашивали у нее и Джоан поцелуи, сигареты и пиво. Если бы старшая сестра услышала эти просьбы, у нее был бы приступ.

Но больше, чем ожидающему их веселому вечеру, она радовалась тому, что на следующей неделе поедет домой на целых две недели. Последние восемь месяцев с тех пор, как погибла Роуз, казались ей бесконечными. Она беспокоилась о бабушке, оставшейся одной, боялась, что она снова может уйти в себя или упасть в саду и долгое время пролежать, пока ее не обнаружат. Хорошо ли она ест? Достаточно ли ей тепло по ночам? А что, если у нее кончатся дрова или масло для ламп? И о Майлсе она беспокоилась, потому что, хотя она и могла звонить ему как домой, так и в его кабинет, вряд ли бы он признался ей, что чувствует себя несчастным или обеспокоенным.

Это была долгая, студеная зима, оказавшаяся фатальной для некоторых стариков, живших здесь в полуразрушенных домах под открытым небом и скудно питавшихся. Уголь выдавался по карточкам и топливо было тяжело раздобыть — каждый день в больницу поступали дети с травмами, которые они получали, пытаясь собрать хворост в развалинах домов. Люди смертельно устали от тяжелой жизни, они выглядели изможденными, у них были серые лица, и словно самолеты-снаряды были недостаточной опасностью, после них появились Фау-2, которые несли с собой еще больше смерти.

Разрушения, причиненные ими, были невероятными. В земле появились огромные воронки, и спасатели задыхались от клубов черного дыма с сажей, штукатуркой и кирпичной пылью. Один снаряд перед Рождеством упал на Смитфилд-Маркет, убив и покалечив более сотни людей, потом в январе еще один упал на многоквартирный дом как раз напротив больницы на Валенс-стрит, уничтожив и тот дом, который стоял рядом. В тот день Адель впервые за всю свою работу медсестрой увидела зрелища, от которых ей захотелось снять свой форменный передник и шапочку и бежать. Погибшие и покалеченные были в основном женщины и дети, потому что бомба упала утром, после того как большинство мужчин ушло на работу.

И пусть война в Европе кончилась, но еще долго после того, как военнослужащие вернутся домой, квартиры и дома отстроят и отремонтируют, вокруг будут ковылять безногие и безрукие дети. А что будет со всеми сиротами? С вдовами, с бездомными? Построят ли нормальное жилье вместо полуразваленных трущоб? Будут ли новые школы, больницы и работа для всех? Адель сегодня хотела настроиться оптимистично, но что-то заставляло ее думать, что пройдет много лет, прежде чем Англия вернется к состоянию, хоть сколько-нибудь напоминающему нормальное.

— Как бы я хотела влезть к тебе в голову и прочитать твои мысли, — сказала Джоан, подкравшись сзади к Адель и напугав ее. — Думаешь, освободили ли его и направляется ли он домой?

Адель улыбнулась. Она наконец рассказала подруге всю историю целиком, вернувшись в больницу после похорон Роуз и Эмили. Ей просто пришлось рассказать, потому что она была так несчастна, что не могла больше носить все в себе.

Джоан оказалась отдушиной для Адель. Она обняла ее, позволила ей вылить все — вину, грусть, страхи. Если бы не Джоан, она бы сломалась. И именно Джоан наконец убедила ее написать Майклу. Как она отметила, дело не просто в том, чтобы высказать ему соболезнования и сочувствие, потому что это он мог иметь от любого из родственников. Их матери были подругами и умерли вместе, и поэтому ее письмо будет значить намного больше. Она также добавила, что Адель должна засучить рукава, если хочет вернуть Майкла.

Как только Адель оправилась от шока и горя после смерти матери, она с большой радостью и надеждой отнеслась к тому, что Майкл ей не брат. Она действительно хотела снова стать его любимой, и хотела этого больше всего на свете. Она столько времени была вынуждена подавлять воспоминания об интимных моментах, что сейчас она только об этом и думала. Ей стоило лишь представить, как он целует ее, обнимает или гладит по обнаженной коже, и она возбуждалась. Часто из-за этого она не могла спать по ночам.

Было огорчительно, что Майкл имел право написать только одно короткое письмо раз в месяц, что письма шли целую вечность и что цензор не разрешал ему рассказывать ничего существенного. Но она по крайней мере знала, что он оценил ее письмо, потому что в своем ответе Майлсу он написал: «Скажи Адель, что ее письмо прекрасно. Однажды, и это будет скоро, мы будем сидеть в Кэмбер-Кастл и все рассказывать друг другу».

— На самом деле я думала не о нем, во всяком случае не сейчас, я думала о том, станет ли теперь Англия лучшей страной, — сказала она. — Людей, которые вернулись с Первой мировой, встретила страна, которая была неподходящим местом для героев, правда?