Святослав (Железная заря) - Игорь Генералов

Оставив людей позади, Петкан с Икморем ужами осторожно подползли ближе к стану. Деревья раздвинулись, открыв взору бывшее печище, откуда ромеи предусмотрительно выгнали жителей, поселив там обозных слуг и расположив обоз. Саженях в семидесяти под длинным навесом стояли у коновязей лошади. Обок тянулся ряд клетей и анбаров. Во дворах и вдоль троп стояли шатры. Какие-то люди, пользуюсь тем, что дождь на время прекратился, таскали лесины и ветки. В лесу часто стучали топоры, с десяток мужиков уводили под уздцы на водопой коней. Малого часа хватило прикинуть что и как. Икморь привычно уже видел бой и куда будут отступать ромеи, куда наперво нужно послать воинов. Оставалось только воплотить задуманное.

Растянувшись широкой цепью, русы охватили поле. Без криков, лишней суеты, будничным ремеслом ратая вывалились в стан, ломая двери, заходили в дома, обрушивали шатры, рубили бегущих. Много ромеев умерло прежде, чем успело понять что произошло. Оставшиеся метались испуганными куроптями. Ражий мужик, видимо, старший здесь, размахивал спафионом, призывая бегущих к обороне. Сразу две скамарские сулицы опрокинули его на спину. Не бой, а бойня, пленных не брали — стеречь их некому и незачем, подвалы Доростола достаточно набиты взятыми в вылазках полонянниками, на которых не хватало еды.

Смог ли кто убежать, чтобы упредить своих, выяснять было некогда. Русы с болгарами споро расхватывали лошадей, вьючили их только самым необходимым, что могли взять: оружием и снедью. На всё ушло чуть больше трети часа. Лошадей погнали обратно той же тропой, которой пришли. Играла в жилах кровь, подстёгиваемая опасностью. Вот-вот, казалось, нагонят ромеи и будут бить за своих.

На берегу распрощались с болгарами — у тех своя дорога. Торопились отчаливать. Одна из лодей села на подводную корягу. Несколько кметей рухнули в реку, яростно плескаясь, вспахивали воду. Отцепились. Кто-то брякнул:

— Водяник не пускает.

— Не каркай! — прикрикнули на него.

Поставили мачты, натянули паруса, ветер погнал лодьи вверх по Дунаю. Вёсла гнулись в сильных руках, скорее, скорее! Вдруг ромеи пополошились и ждут на реке, обидно погибнуть, сделав дело. Дождь больше не шёл, с воды тянуло холодной свежестью. Русы более не скрываясь, всё же держались ближе к берегу.

Загорелись предупредительные огни. С берега начали кричать, забегали. Стрелы застучали по щитам, прикрывавшим гребцов. Поздно сообразили обернуть стрелы паклей и поджечь. Справа сонно заворочались византийские корабли, слишком густо стоявшие для быстрого стремительного манёвра. Лодьи круто завернули, обходя свои же надолбы. Сзади с шипением, провожая, входили в воду горящие стрелы.

Грудь ходила ходуном, огнём жгло ладони, пот лил по телу тремя ручьями. Спасительные, ставшие родными тёмные стены с огнями на высоких кострах медленно вырастали. Показалось, что весь Доростол ожил ликующими криками. Лодьи, не разгружая, сильными руками вытащили на сушу. Пришедших с вылазки хлопали по плечам, обнимали. Святослав сам поднёс Икморю чару с вином, которую тот разом осушил. Вино тут же ударило в голову, расслабив и сделав мягким твёрдое тело.

Кмети, выбравшись из лодей, пересказывали соратникам пережитое со смехом и прибаутками. Лопнула напряжённая струна, здесь, среди своих всё стало лёгким и ромеи казались далёкими глупыми глуздырями. Только теперь осозналось, что сделали большое дело, без потерь привезя обилие и разгромив часть вражеского обоза. Радостно, разорвав ночную тьму, в насмешку над ромеями пропел рог.

Иоанн Цимисхий был в ярости. Отшвырнув в сторону походный столец, принялся мерить крупными шагами светлый императорский шатёр. Сапоги из мягкого сафьяна бесшумно ступают по мягкому персидскому ковру, уставленному поставцами с дорогой посудой и сундуками, оделаными золотой кованью.

С утра приходил второй друнгарий флота, прозевавший русов. Винился сам, обещал найти и наказать виновных. Второй друнгарий был верен базилевсу, верных не наказывают, а виновных было приказано повесить. Одумавшись, Иоанн отменил приказ, пусть друнгарий своих подчинённых накажет своей же волей. Тогда никто не скажет, что император зол и несправедлив, ведь, если разобраться, второй друнгарий, и только он виноват в проходе русов по Дунаю, не отдав должных распоряжений.

Приходили тревожные вести от патрикия Льва, друнгария флота, который в отсутствие Иоанна управлял Константинополем. Последний из Фок курополат Лев, некогда спекулирующий хлебом в голодный период правления своего брата Никифора, сбежал из-под стражи с острова Лесбоса. Палач, которому когда-то было поручено ослепить куропалата, лишь прижёг ему зрачки. Лев Фока был не чета своим родственникам, и Цимисхий никогда бы не подумал, что такой трусливый плут вдруг решится на мятеж. В таких случаях нужно смотреть глубже и искать сторонников, которые, оставаясь в тени, используют маститых вельмож, чтобы прикрываясь их именем, воплотить свои крамольные замыслы. Но то, что делал куропалат, говорило об обратном. Вместо того, чтобы заранее подготовить заговор, заручиться поддержкой верных людей, дабы действовать наверняка, Фока тайно пробрался в Константинополь и прямо там под носом императрицы Феодоры стал искать сторонников. Естественно, об этом пронюхал преданный Цимисхию патрикий Лев. Немного погонявшись за курополатом, приспешники Цимисхия его поймали и отвезли на остров Калоним, где заточили под стражу, ожидая решения императора.

Глупый по своей наглой отчаянности мятеж, и даже не мятеж, а его подобие, вызывал лишь жалость и насмешку. Но Иоанну было не до смеха. Что может ещё произойти в его отсутствие? Хорошо подготовленный поход на русов грозил превратиться в долгую затяжную войну. Ратные роптали, вспоминая походы в Сирию с Никифором — не достало-де талана у нового базилевса. Добро, что Василий Ноф здесь весь на виду и скрытых пакостей сделать не сможет. Был ещё магистр Варда Склир, чем-то напоминавший своего тёзку, Варду Фоку. Только не было в нём той прямоты и горячности. Пожилой возрастом, он за прожитые годы набрался мудрости, в общении был скромен и почтителен, в спорах не перечил, обстоятельно и грамотно доказывая свою правоту. Дожив до седых волос, Склир не проиграл ещё ни одной битвы, был уважаем своими воинами за заботу о них и собственный аскетический быт. Варда был рождённым для войны, далёким от придворных интриг и посему казался неопасным. Но каждый меряет других своею собственной мерой, и Иоанн не доверял даже Склиру. Случись в Константинополе угроза мятежа, подобного Нике, Цимисхий не оставил бы войска, чтобы поехать в столицу из страха лишиться и его.

Как черепаха высовывает голову из панциря, так Василий Ноф просунул загорелую лысину за полог шатра, ожидая разрешения войти. Даже автократор по сути, Никифор Фока, побаивался всемогущего евнуха, но Цимисхий имел достаточно гордости и высокомерия, чтобы презрение к кастрату пересиливало страх.

— Скажи мне, великий полководец, — спросил Иоанн, когда паракимонен полностью втёк в шатёр, — что мне, твоему базилевсу, делать со скифами?

Достаточно изучивший императора Василий по голосу понял, что тот издевается над ним, но не единым жестом не выдавал себя, смиренно стоя у несущего столба шатра. Молвил высоким, со старческим дребезжанием, голосом: