Сулла - Евгений Смыков

Оратор не стесняясь поносит дело победителей. «Если брались за оружие только ради того, чтобы последние люди обогащались чужими деньгами… и если нельзя не только действовать, но и говорить поперек, тогда, значит, этой войною не возрожден, не поднят с одра римский народ, а сокрушен и раздавлен». Правда, Цицерон тут же оговаривается, что «это не так, судьи», но предыдущие слова звучат куда убедительнее (§ 137–138). Он прямо обличает проскрипции, погубившие многих достойных людей. Их гибель он объясняет опятьтаки двусмысленной imprudentia, не то неведением, не то недалекостью полководцевпобедителей (imprudentibus imperatoribus) — Суллы и его помощников. Избиение многих судебных ораторов Цицерон сравнивает с резней при Тразименском озере и Каннах (§ 89), что уподобляет диктатора Ганнибалу — злейшему врагу Рима. Цицерон предупреждает, что если поощрять таких, как Хрисогон, то людей начнут убивать даже у судейских скамей (§ 12). Но ведь это не столько предупреждение, сколько лишь слегка шаржированное изображение недавно закончившегося террора, когда резня шла прямо на улицах. Оратор открыто издевается над законом о проскрипциях, говоря, что не знает точно, был ли это закон Корнелия или Валерия (§ 125), — иными словами, был ли это вообще закон?! Наконец, он напоминает, что сенат не дал согласия на проскрипции (§ 153).[1397] Столь подробно живописав безобразия нынешнего режима, Цицерон ни слова не сказал о том, в чем конкретно изменилось положение к лучшему после победы сулланцев.

Таким образом, не малопримечательного Хрисогона,[1398] а самого Суллу избрал дерзкий оратор своей мишенью.[1399] И хотя он твердил о своей лояльности диктатору, было ясно, что это лишь не слишком тщательная маскировка.[1400] Удивляет смелость Цицерона, о которой он и сам не без кокетства говорил на процессе (За Росция. 1–2). Правда, риск оправдал себя — суд признал Росция невиновным,[1401] а его защитник обрел популярность как способный судебный оратор (Цицерон. Брут. 312; 314). Но главное — не последовало никаких репрессий со стороны правящего режима. А ведь диктатор и его приспешники не могли не понимать истинного смысла речи Цицерона. Но, видимо, Сулла считал, что он выше подобных булавочных уколов, да и минимум вежливости молодой оратор соблюл, несколько раз засвидетельствовав ему свое почтение — пусть лишь на словах. Очевидно, несмотря на диктатуру, свобода слова в Риме была не столь уж мала.

Кроме того, Цицерон прямо дал понять, что «озвучивает» мнение весьма родовитых фамилий — Сципионов, Метеллов, Мессал, Сервилиев (кого именно, правда, неясно). Отсюда, конечно, не следовало, что все эти фамилии целиком были настроены против Суллы. Но и то, что хотя бы некоторые их представители, пусть и младшие,[1402] проявили оппозиционность, кое о чем говорило.[1403]

И вот что интересно: тогда же, в 80 году,[1404] Сулла женился на некоей Валерии. Плутарх описывает это как внешне романтическую историю с мещанским подтекстом: во время гладиаторских игр «случайно поблизости Суллы села женщина по имени Валерия, красивая и знатная родом… недавно разведенная с мужем. Проходя мимо Суллы, за его спиною, она протянула руку и вытащила шерстинку из его тоги и проследовала на свое место. На удивленный взгляд Суллы Валерия ответила: «Да ничего особенного, император, просто и я хочу для себя малой доли твоего счастья». Сулле приятно было это слышать, и он явно не остался равнодушен, потому что через подосланных людей разузнал об имени этой женщины, выведал, кто она родом и как живет. После этого пошли у них перемигивания, переглядывания, улыбки, и все кончилось сговором и браком… Суллу к этому браку… привели чувства отнюдь не прекрасные и безупречные; как юнец, он был покорен смелыми взглядами и заигрываниями — тем, что обычно порождает самые позорные и разнузданные страсти» (Сулла. 35. 511).

Вполне возможно, что Валерия была по сердцу диктатору, но то же наверняка можно сказать и о многих других женщинах. Выбрал, однако, он именно ее. Плутарх сообщает, что она была сестрой видного оратора, сулланца Квинта Гортензия. Но также и Марка Валерия Мессалы — не того ли, что вел дело Росция? Такое вполне возможно.[1405] В любом случае это была одна фамилия. Характерно и то, что Валерии Мессалы были связаны с марианцами.[1406] Возможно, именно поэтому с Валерией развелся и ее первый муж.[1407] Словом, Сулла явно решил перетянуть фрондеров на свою сторону, а заодно обрел семейное счастье. Валерия забеременела от Суллы, но ребенок — девочка — родился уже после смерти отца. Как и положено было в Риме называть таких детей, ее нарекли Постумой.

А вот семейная жизнь одного из ставленников Суллы (да и жизнь вообще) сложилась не слишком удачно. В конце 81 года скончался царь Египта Птолемей IX Сотер П. Из представителей царствующего дома налицо оказалась лишь Клеопатра Береника III. Александрийскую верхушку правление женщины не устраивало. Через полгода из Рима пригласили бежавшего в свое время к Сулле Птолемея Александра. Аппиан вообще отводит диктатору главную роль в этом деле — он якобы хотел утвердить на берегах Нила своего ставленника и свободно пользоваться ресурсами богатой страны фараонов. Прибыв в Египет, царевич женился на Клеопатре Беренике, которая приходилась ему мачехой, и принял тронное имя Птолемея XI Александра П. Однако всего через 18 или 19 дней по неизвестным причинам он убил супругу. Однако царица пользовалась популярностью у александрийцев, и это привело к катастрофе. Новоиспеченного монарха выволокли из дворца, притащили в гимнасий и там прикончили. Попытка Суллы укрепиться на берегах Нила провалилась.[1408] Обстоятельства не позволили ему покарать убийц своего ставленника — его власть уже клонилась к закату.