Поединок соперниц - Симона Вилар

Вечером того же полного тревог дня Маго разыскала меня с сообщением, что миледи пришла в себя. При этом старая нянька сокрушалась, что «ее деточка» совсем расхворалась. Страшное напряжение и ночь, проведенная на холодных болотах, не прошли для Бэртрады бесследно: ее бил озноб, голос сел, а тонко вырезанные ноздри изящного нормандского носа обметала краснота.

— Ваше преподобие, — она протянула мне слабую влажную руку, — вы посылали в Гронвуд? Каковы вести?

— Дитя мое, в данной ситуации верна поговорка: qui nimis propere, minus prospеre — кто действует слишком поспешно, тот действует неудачно. И нам вовсе не следует объявлять во всеуслышание, что мы знаем о событиях этой ночи.

Леди Бэртрада вздохнула.

— Отче, помните ли, как вы читали мне отрывок из Ветхого Завета о том, как жители города Гивы изнасиловали наложницу левита? Та женщина, не выдержав издевательств, умерла. Может, станется так, что и Гита Вейк отдаст Богу душу, не пережив случившегося?

Я машинально перебирал зерна янтарных четок. Неужели именно Святое Писание надоумило мою духовную дочь решиться на то, что она сделала?

— Я бы не советовал вам недооценивать Гиту Вейк. Она хрупка на вид, но… Однажды вы уже имели несчастье узнать, какова она в деле.

У Бэртрады сверкнули глаза.

— Эта шлюха заплатила мне хотя бы часть долга!.. — торжествующе сказала она. Но через миг ее снова охватил страх: — А мой супруг? Он знает обо мне?..

— Граф Норфолк может только строить догадки. Ведь вы тяжело больны и уже несколько дней кряду не покидаете опочивальню.

Я поведал ей обо всем, что предпринял за последние часы, и графиня успокоилась.

— Поистине, отче, само небо послало мне вас!

Так-то оно так, но сама Бэртрада отнюдь не была подарком небес. Эту тщеславную красавицу было несложно использовать в своих целях, и с ее помощью я добивался немалых выгод как для себя, так и для аббатства. Поэтому, воспользовавшись моментом, я попросил графиню приложить свою печать к документу, который намеревался отправить королю. Это было прошение об освобождении города от торговых пошлин и иных платежей на всех торгах и ярмарках в королевских владениях. Если король согласится… не берусь даже описывать, какие прибыли это принесет Бери-Сент-Эдмундсу.

Когда уже в темноте я направлялся в собор, чтобы отслужить мессу, настроение у меня было приподнятое. Я не только сумел замести следы, но и получил поддержку в деле предоставления городу и аббатству таких льгот, каких не имел ни один город в Англии! Поэтому на вечерней службе мой голос звучал торжествующе:

— Sаnсtissime confessor Domini, monachorum pater et dux, Benedicte… [92]

А о чем я думал в эти минуты? О том, что главное сейчас — терпеливо выжидать и следить за тем, что предпримет граф.

* * *

Однако Эдгар ничего не предпринимал. По крайней мере, никаких известий о его действиях не поступало. Я счел это разумным — только глупец сломя голову бросается чинить суд и расправу, не обретя веских доказательств. Нельзя сбрасывать со счетов и то, что граф совершенно не был заинтересован в огласке случившегося на болотах.

Тем временем наступил Великий пост. В это время я всегда чувствовал себя несколько подавленным. Увы, мне не чужд был грех чревоугодия. И если в обычное время в аббатстве вкушали пищу дважды в день, то теперь лишь единожды. А сыр и зелень — неважная еда для мужчины моей комплекции. Но мое положение обязывало меня неукоснительно приносить такую жертву. Для священнослужителя любое прегрешение — прегрешение вдвойне. Я никогда не забывал об этом, помнил и тогда, когда лгал, плел интриги, а то и подстрекал к наитягчайшему греху человекоубийства. Все, что говорит по этому поводу Писание, я знал, однако полагал, что доброе, содеянное мною, рано или поздно перевесит чашу моих грехов.

Что же благого я совершил?

Да взять хотя бы то, как выросло влияние Бери-Сент-Эдмундса, как упрочился культ святого Эдмунда, а сонное захолустное аббатство под моим пастырским водительством превратилось в едва ли не самый крупный центр паломничества. Сотни людей нашли здесь кров, пропитание и работу, а наша библиотека стала одной из самых богатых, ее посещают богословы и ученые из дальних краев. Благодаря паломникам и моему умению заключать сделки не хуже храмовников обитель богатеет год от года, к моему мнению прислушиваются многие духовные и светские сеньоры. И разве мои хартии не облегчили участь подвластных аббатству и городу людей? И уже было известно, что на эту Пасху в Бери-Сент-Эдмундс прибудет на богомолье сама королева Аделиза. А это ли не свидетельство могущества некогда вверенной мне упадочной обители? И разве не стоит все это того, чтобы на высшем суде закрыли глаза на некоторые мои чисто человеческие слабости? На ненависть к выскочке саксу, например.

Эдгара я ненавидел люто. Есть немало греховных чувств в натуре человеческой. Мы слабы потому, что должны иметь повод для покаяния. Всевышний, я полностью в руке Твоей, но такое испытание, как Эдгар, я не смог вынести. Некогда я стерпелся с нищетой, в которой рос, будучи одним из младших сыновей мелкопоместного рыцаря, и с тем, что меня рано вырвали из семьи, отдав в монастырь. Здесь я смирился с обетом послушания, смирился настолько, что скоро понял, перед кем следует быть особо покорным, даже раболепным. И вскоре провидение стало посылать мне одну награду за другой: из простых монахов я стал наставником послушников, затем личным писцом настоятеля, субприором, приором и, наконец, аббатом.

И я был бы всем доволен, если бы судьба не поставила на моем пути Эдгара Армстронга. Этот несносный мальчишка оказался столь дерзостным, что посмел отхлестать меня кнутом! Меня! На моей спине до сих пор остались рубцы от той порки. Но я, может, и успокоился бы, если бы знал, что Эдгар пропал где-то в суетном мире и судьба бьет его, как он того заслуживает. Но этот сакс вернулся — и вернулся с триумфом. Я оказался вынужден считаться с ним, признавать его власть и силу даже после того, как он опорочил меня в глазах короля во время мятежа, который подняла моя подопечная Гита Вейк. Дважды он навлек на меня позор, и дважды мое имя стало поводом для насмешек.

Раны святого Эдмунда! Мог ли я не пытаться отомстить!

Но он был сильнее меня. Этот счастливчик брал выпавшие на его долю блага словно с ленцой. И я ненавидел его, ненавидел его спокойную манеру держаться и получать почести, ненавидел его гордую стать. Но сколько бы он ни таился за показным величием, я знал его слабость: он хотел любви. Есть немало мужчин, которые проживут и без этого. Но не Эдгар.

С этого момента я знал, что мне следует делать. Поначалу я приложил максимум усилий, чтобы предать огласке его связь с моей подопечной. То, что иному лорду безболезненно сошло бы с рук, превратилось в повод для пересудов и всеобщего осуждения. Я позаботился и о том, чтобы имя его избранницы было покрыто позором, тем самым вынудив ее отдалиться от него. Когда же я разрушил эту связь, то принялся за семейную жизнь графа. Как и Гуго Бигод, я постоянно настраивал против Эдгара Бэртраду. Когда же и через это он прошел… Нет, я не сокрушался, что примкнул к его врагам. То, что должно было произойти в охотничьем домике графа, стало бы венцом моей мести. Увы, провидение распорядилось иначе.