Опасное наследство - Кен Фоллетт

Она уселась в кресло Джозефа. Вошел дворецкий со стаканом молока.

– Никого больше не пускай, Хастед. Дом не продается.

– Хорошо, миледи.

Хастед поставил стакан на стол, но выходить не спешил.

– Что-то еще?

– Мясник сегодня лично приходил к нам за счетом, миледи.

– Скажи ему, что с ним расплатятся, когда это будет угодно леди Уайтхэвен, а не ему.

– Слушаюсь, миледи. И еще сегодня ушли два лакея.

– Хочешь сказать, они подали прошение об увольнении?

– Нет, просто ушли.

– Вот негодяи.

– Миледи, остальные спрашивают, когда вы заплатите им.

– Что-нибудь еще?

Хастед обескураженно посмотрел на нее.

– Но что мне им сказать?

– Скажите, что я не ответила на ваш вопрос.

– Хорошо.

Он еще помедлил и сказал:

– Осмелюсь предупредить, что я и сам покидаю вас в конце недели.

– Это еще что такое?

– Все Пиластеры уже отпустили слуг. Мистер Хью сказал, что заплатит нам вплоть до последней пятницы, но сверх того больше платить ничего не будет, останемся мы или нет.

– Убирайся с моих глаз долой, предатель!

– Слушаюсь, миледи.

Смотреть на спину Хастеда всегда было приятнее, чем на лицо с глядящими в разные стороны глазами. Ну и пусть убираются ко всем чертям, как крысы с тонущего корабля.

Августа осмотрела комнату. Джозеф не позволял делать здесь перестановку, так что она выглядела как и в 1873 году: кожаные обои на стенах, тяжелые шторы из парчи и коллекция богато украшенных табакерок в специальном лакированном шкафу. Спальня казалась мертвой, как и сам Джозеф. Августе вдруг захотелось, чтобы он ожил и вернулся. Будь он жив, все осталось бы на своих местах. Она почти наяву увидела, как он стоит у окна и вертит в руках одну из своих любимых табакерок, любуясь блеском драгоценных камней. Августу вдруг охватило какое-то незнакомое чувство, а в горле возник комок, так что она поспешила избавиться от видения, помотав головой.

Скоро в этой спальне устроится мистер де Грааф или кто-нибудь, похожий на него. Новый жилец, несомненно, избавится от старомодных обоев и штор и обставит комнату скорее всего в духе «искусств и ремесел», с дубовыми панелями и деревенскими стульями.

Ничего не поделаешь, придется ей уехать. На самом деле она уже смирилась с этой мыслью, хотя и не признавалась в этом самой себе. Но она не собиралась ютиться в каком-нибудь современном тесном домишке в Сент-Джонс-Вуд или Клэпхеме, как Мадлен и Клементина. И вообще не было смысла оставаться в Лондоне, где ее могли увидеть те, на кого она раньше с высокомерием смотрела сверху вниз.

Лучше ей совсем уехать из страны. Только непонятно куда. В Кале жить дешево, но он находится близко от Лондона. В Париже жизнь бьет ключом, но она слишком стара, чтобы начинать все сначала в незнакомом городе. Она слышала, как люди говорили о Ницце на французском побережье Средиземного моря, где прак-тически за бесценок можно снять просторные дома со слугами и где жило достаточно много пожилых иностранцев, наслаждавшихся мягкими зимами и целебным морским воздухом.

Но даже если жить совсем скромно, то нужно все же как-то платить за дом и слугам. Без экипажа она тоже обходиться не желала. Наличных у нее оставалось не более пятидесяти фунтов. Поэтому она и попыталась приобрести бриллиантовое украшение. Девять тысяч фунтов – не такая уж большая сумма, но несколько лет на нее протянуть можно.

Августа понимала, что угрожает сорвать план Хью. Эдвард был прав. Члены синдиката согласились оплатить долги банка только при условии, что все члены семейства откажутся от всех своих личных интересов. Узнав о том, что один из Пиластеров сбежал на континент с чемоданами, полными драгоценностей, они вполне могли отказать Хью в поддержке. Впрочем, такая перспектива даже приятна – еще одна возможность насолить этому самонадеянному выскочке.

Главное – раздобыть средства. Остальное легко: упаковать все в один чемодан, доехать до пароходной конторы и заказать билет; вызвать кеб рано утром и уехать на вокзал без предупреждения. Но откуда взять средства?

Оглядевшись по сторонам еще раз, Августа заметила небольшой блокнот, по всей видимости, забытый клерком Стоддартом. Раскрыв его из любопытства, она увидела список имущества. С негодованием она читала строчки, в которых клерк оценивал стоимость всех ее домашних вещей: обеденный стол – 9 фунтов; египетская ширма – 30 шиллингов; портрет женщины работы Джошуа Рейнольдса – 100 фунтов. Одних картин в доме на несколько тысяч фунтов, но их же не упакуешь в чемодан. Августа перелистнула страницу: 65 табакерок – обратиться в отдел драгоценностей. Вот они – в шкафу, купленном семнадцать лет назад. Крошечные шкатулки, предназначенные для того, чтобы лежать в кармане, легко поместятся в чемодан. Их можно продавать по одной, по мере потребностей.

Сердце ее забилось быстрее. Вот ответ на ее молитвы, решение всех ее проблем.

Она дернула за ручку. Шкаф был заперт. На мгновение ее охватила паника. Она не знала, удастся ли ей взломать плотные деревянные дверцы или разбить толстые и маленькие стекла.

Успокоившись, она подумала о ключе. Наверное, он должен находиться в ящике письменного стола. Она выдвинула верхний ящик до конца. На глаза ей сразу же попалась книга с отвратительным названием «Герцогиня Содома», которую она поспешно отодвинула назад. Под книгой лежал серебряный ключик.

Дрожащей рукой она схватила ключик и вставила его в замочную скважину шкафа. Ключик повернулся с едва слышимым щелчком, и дверь открылась.

Августа глубоко вздохнула и постояла, пока у нее не перестали трястись руки. Потом она начала снимать одну за другой табакерки с полок.

Крах Банка Пиластеров стал самым громким светским скандалом года. Дешевые газеты наперебой писали о распродаже великолепных особняков в Кенсингтоне, о распродаваемых на аукционах картинах, антикварной мебели и бутылках дорогого порт-вейна; об отмене полугодового свадебного путешествия Ника и Дотти в Европу и о скромных домах в пригороде, где некогда гордые и всесильные Пиластеры теперь сами чистят картошку и стирают свое белье.

Хью и Нора арендовали небольшой домик с садом в располагавшемся в девяти милях от Лондона Чингфорде. Из прислуги у них была только дородная четырнадцатилетняя девушка, дочь местного фермера, которая приходила во второй половине дня проскрести полы и помыть окна. Нора, позабывшая за последние двенадцать лет, что такое работа по дому, недовольно подметала полы и готовила едва съедобные блюда, не переставая жаловаться. Но мальчикам здесь нравилось гораздо больше, чем в Лондоне, потому что они могли играть в роще за домом. Хью каждое утро ездил в Сити на поезде и продолжал заниматься делами банка, передавая имущество и активы Пиластеров синдикату.