Конец пути - Ярослав Гжендович

Я сидел над рекой, но, хотя всматривался в ее течение до боли в глазах, не видел даже корабля, на котором приплыл. Весь флот мог еще и не доплыть, но Осот сказал, что будет ждать, а это означало, что он — будет ждать.

Вот только это было Побережье Парусов. Тут шла война, и все было возможно. Быть может, король Змеев отрезал нас от моря. Быть может, поставил ловушку. А это значит, что нам лучше приготовиться.

Змеи пришли под утро.

Мы видели, как они мчатся на увешанных броней лошадях, с наголовниками в виде драконьих морд. Гнали так, что топот копыт доносился до того самого места, где стояли мы с луками на повозках.

И чем ближе они становились, тем более странным все казалось.

Я видел, как один из Змеев сбросил драконий шлем с головы, другой — плащ, а я вдруг понял. На самом деле, только когда из-за поворота реки показался драконий штевень и засверкали обитые медью борта.

Змеи убегали.

Паникуя, верхом на покрытых пеной лошадях, начинавших выбиваться из сил.

Они проехали еще немного, после чего увидели стену фургонов, стоящих кругом, словно городские укрепления, тянущиеся во все стороны, и услышали хор рогов.

Было их не больше тридцати, и им нечего было искать в нашем лагере, но все выглядело, словно дела шли не так, как они надеялись.

Они развернулись в панике и погнали назад — скорее, в отчаянии, поскольку оттуда плыл наш корабль и, заметив их, принялся разворачивать сверкающий медью сифон, выплюнувший гудящий поток огня. Жуткие крики и визг донеслись до нас, а потом с бортов корабля посыпался поток стрел.

Корабль плыл дальше, пока не прибыл прямо к лугу, где мы стояли лагерем. А из-за поворота уже выплывали следующие. Один за другим, щетинясь в небо десятками мачт, — казалось, по Драгорине плыл лес.

— Сворачиваем лагерь, — сказал я Фитилю. — Время плыть домой. За море.

Накануне отправки я покидаю пир. Никакой демонстративности. Я не имею ничего против мини-гиппопотамов на вертеле, что выступают тут в качестве свиней, маленьких зубастых страусовелоцирапторов, замещающих куриц, или карликовых додо в качестве уток. Традиционная застольная беседа Людей Огня перед опасной экспедицией в версии Фьольсфинна и Ледяного Сада — это просто утонченная вариация на тему средневекового пира. Большой сводчатый зал залит светом, группа менестрелей пиликает на странных инструментах, напитки льются из изукрашенных серебром кувшинов, звенят кубки, вокруг — крики, смех, пение и рассказы.

Я выбираюсь наружу, а потом с кувшином в руке иду почти пустыми улицами Ледяного Сада за вторым кольцом стен. Уличные фонари горят газовым светом, из то и дело отворяемых дверей таверн льются свет и крики, а потом снова слышны только мои шаги. Завтра мы плывем. Это последний вечер, чтобы посидеть в одиночестве и собраться с мыслями. Последние часы, чтобы спокойно выкурить трубку со смесью «Принца Альберта» и бакхуна. Для нескольких глотков из кувшина и взгляда на ночное море.

Порой мне нужно перестать выполнять свою роль, перестать быть разведчиком, межпланетным бойцом, командиром Ночных Странников, стратегом, шпионом и генералом, магом-любителем и бог его знает кем еще. Порой я должен присесть на бастион, свесить со стены ноги и поставить рядом кувшин, посмотреть на море и вспомнить, кто я таков на самом деле.

Просто сесть и снять с себя тяжесть всего этого мира, как надоевшую броню. Задуматься над тем, на каком языке я думаю. Вспомнить свое собственное имя.

— Вуко Драккайнен, — говорю я звездам. — Поляко-финн. Гражданин Республики Хорватия.

Это ничего не значит. Просто звуки.

Вся проблема в том, что впереди еще одно невероятное усилие, а потом я вернусь в мир Тельнета, ванн, лампочек, рекламы и политики. Хот-догов и Рождества. Споров о том, безопасны ли термоядерные электростанции и можно ли давать гражданство лабораторным шимпанзе. Исусе Христе…

Уже этим летом.

Не увижу следующей зимы в Ледяном Саду.

И непросто мне в такое поверить. Все это — абстракции. Точно такие же, как сказки об островах за морем Звезд.

Дейрдре Маллиган… Дейрдре Маллиган из Дерри.

Сильфана Говорящая-с-Пламенем.

Просто звуки.

Порой мне нужно найти местечко на стене и посмотреть на ночной порт там, далеко внизу. Показать свой медальон стражнику и спокойно пройти. Не думать о сотнях кораблей, что колышутся на якоре, куда только ни посмотри. Не думать.

Только напиться из кувшина. Плыть по воспоминаниям вместе с потрескивающим жаром в чашечке трубки и кольцами пахучего дыма. Посидеть в одиночестве.

В тишине.

Да где там.

Вижу его издалека. Он приволакивает ногу, он прячется под широким, обвислым краем шляпы путника, напоминающей скособоченный вулкан.

— Даже не спрашиваю, откуда ты здесь взялся, — говорю ему.

Он садится рядом со мной на стене и протягивает руку за кувшином. Пусть ему.

— Ты пришел что-то сказать мне?

Он пожимает плечами.

— Тогда бы я наверняка это сказал. Я поставил на тебя, а потому мне интересно, знаешь ли ты, что делаешь.

— Надеюсь. Действую на ощупь. Интуитивно.

— Что оно: «интуфсинно»?

— Предчувствиями. Убежденностью, что нечто, чего ты не знаешь, выглядит так, как ты допускаешь. Как во время поисков чего-то в темноте. Отдавай кувшин.

Он кивает.

— Так и нужно. Интуфсинно. То, что ты делаешь, будет весьма важным, и много глаз будет наблюдать за тобой, чтобы после решить. Потому ты не можешь знать всего. Интуфсинно. Мы говорим: «вера».

— Обычно, Воронова Тень, у тебя бывает для меня какой-нибудь мудрый совет.

Он снова кивает в полутьме.

— Все, что ты делаешь, — оно словно погрузка багажа на сани. Сани стоят на льду, а ты приносишь новые тюки. Сейчас лед трещит, но держится. Но может все пойти так, что ты бросишь в кучу на марку серебра больше, чем нужно, — и лед треснет.