Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам - Эдуард Филатьев

Но дело, как говорится, уже было сделано.

Статья Горького больно задела Павла Васильева, но не отняла у него оптимизма, присущей ему склонности к озорству. Алексей Максимович писал, что Васильева надо “изолировать”, чтобы он не оказывал дурного влияния на молодых поэтов. В ответ на это Павел сочинил эпиграмму:

Эту эпиграмму я прочитал Горькому. Горький рассмеялся:

– Какая умница! Ведь вот одно слово – “приказали”, всего-навсего одно слово. И одним словом он меня отшлёпал! Не придерёшься! Приказали! Ведь так говорили о своих господах: “Барин приказали!”, “Барыня приказали!”

После этого Горький относился к Васильеву значительно лучше».

С поэтом Васильевым влиятельные в советской литературе люди разобрались.

А энкаведешники арестовывать продолжали.

Аркадий Ваксберг:

«Тут вдруг произошло нечто совершенно невероятное. Во второй половине 1934 года (за отсутствием документальных данных конкретную дату назвать невозможно) Примакова арестовали. Что в точности произошло, какие причины побудили Сталина прибегнуть к такой мере, не вполне ясно и по сей день».

Вальтер Кривицкий:

«Показателен разговор, который был у меня в то время с Кедровым, одним из самых опытных следователей ОГПУ.

Я встретил его в нашей столовой, и мы разговорились о генерале Примакове, делом которого он занимался. В 1934 году этот генерал, член высшего командования армии, был арестован и отдан в руки Кедрову. Последний приступил к обработке своей жертвы с помощью всех тех методов, какие тогда были в ходу. Сам он говорил о них с признаками смущения.

– Но знаете, что случилось? – неожиданно заявил он. – Только он начал раскалываться, и мы знали, что пройдёт немного дней или недель, и мы получим его полное признание, как он был вдруг освобождён по требованию Ворошилова.

Из этого эпизода ясно видно, что обвинение против арестованного – даже готового “признаваться во всём” – не имеют никакого отношения к причинам, по которым он содержится в заключении».

Следователь Игорь Михайлович Кедров сам будет через пять лет арестован, и ему придётся на себе испытать все чекистские «методы» следствия.

А вот за какие провинности был арестован Виталий Примаков, так и осталось неразгаданной тайной.

В это время в Венеции с поразившим всех успехом проходил показ фильма «Весёлые ребята». Итальянские журналисты вообще не могли понять, как такую замечательную кинокартину можно было снять в Советском Союзе. В журнале «Марианна» выдвигалась версия:

«“Весёлые ребята” производят такое впечатление, будто на фабрику ГУКФа ночью прорвались буржуазные кинорежиссёры и тайком, в советских декорациях сняли эту картину».

В Нью-Йорке фильм произвёл фуррор. Великий Чарли Чаплин сказал:

«Александров открыл для Америки новую Россию. До “Весёлых ребят” американцы знали Россию Достоевского, теперь они увидели большие сдвиги в психологии людей. Люди бодро и весело смеются. Это – большая победа. Это агитирует больше, чем доказательство стрельбой и речами».

А в стране Советов начал работу…

Организатором съезда был Андрей Жданов, заведовавший одним из отделов ЦК партии. И 14 августа 1934 года, чтобы учредить свой Союз, литераторы собрались в Колонном зале Дома Союзов. К ним с приветствием обратился Алексей Максимович Горький. Главный доклад сделал его заместитель по организации Союза писателей Иван Михайлович Гронский.

С докладом о поэзии выступил Николай Иванович Бухарин, назначенный главным редактором газеты «Известия». Ответственный секретарь газеты Семён Александрович Ляндрес потом вспоминал, что Бухарин показал Сталину тезисы своего доклада. В нём он предлагал объявить лучшими поэтами Советского Союза Бориса Пастернака, Илью Сельвинского и Николая Тихонова. Ту самую троицу, которую чтили в 20-е годы, и которой поэт Эдуард Багрицкий посвятил стихотворные строки:

Этим стихотворцам Бухарин противопоставлял сочинителей примитивных стихов: Демьяна Бедного, Александра Безыменского, Александра Жарова и некоторых других. Сталин согласился, но якобы заметил:

«– Из этой тройки самый чуждый Пастернак. Сельвинский тоже чужой, но искренне хочет стать своим. Смотрите, как бы не покончил самоубийством».

И Бухарин с трибуны писательского съезда назвал лучшими поэтами страны Пастернака, Сельвинского и Тихонова. О Борисе Пастернаке в докладе было сказано:

«Он, безусловно, приемлет революцию, но он далёк от своеобразного техницизма эпохи, от шума битв, от страстей борьбы… Торжество буржуазного мира ему глубоко противно, и он “откололся”, ушёл от мира, замкнулся в перламутровую раковину индивидуальных переживаний».

Борис Пастернак и Корней Чуковский на I съезде советских писателей, 1934 г.

Об Илье Сельвинском было заявлено так:

«Сельвинский – это в известной мере антипод Пастернака. Это поэт большого поэтического голоса, рвущийся на просторы широких дорог, массовых сцен, где слышны крики, где топчут кони, где. льётся удалая песня, где бьются враги, где кипит живая жизнь, и где история месит своё крутое тесто.

говорит он на одну сторону. И на другую:

Здесь явно бросался камень в поэтический огород Владимира Маяковского.

Аркадий Ваксберг:

«…что вызвало на съезде бурную реакцию оставшихся недовольными “пролетарских” поэтов. Не из-за того, конечно, что обойдён Маяковский, а из-за того, что поднят на щит Пастернак, а сами они – и совсем в стороне…

И друзья Маяковского и его противники объединились, чтобы “дать отпор возвеличиванию поэзии, не понятной пролетариату”. Бухарин был вынужден оправдываться, напоминая, что его доклад одобрен в ///С».

18 августа «Литературная газета» опубликовала статью «Черты новой драматургии», в которой говорилось: