Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам - Эдуард Филатьев

Завершая свою статью, Горький вновь вернулся к той «болезни», которой, по его мнению, была больна советская литература (да и всё общество тоже):

«…болезнь “вождизма” прогрессирует, становится хронической; “кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку”… …психология единоличника служит источником “порчи нравов”, источником борьбы мелких самолюбий, злостных сплетен, групповой склоки и всякой пошлости. Создаётся атмосфера нездоровая, постыдная, – атмосфера, о которой, вероятно, уже скоро и властно выскажут своё мнение наши рабочие, которые понимают значение литературы, любят её и являются всё более серьёзными ценителями художественного слова и образа.

В статейке этой много недоговорённого, но я ещё вернусь к теме, затронутой в ней».

Тем временем в партии и учреждениях продолжалась интенсивная чистка. И 18 июня Корней Чуковский записал в дневнике:

«Вечером доклад Сольца о чистке партии в Оргкомитете писателей. Сольц – обаятельно умный, седой, позирующий либерализмом».

Напомним, что Арон Александрович Сольц в то время был членом президиума Центральной контрольной комиссии ЦК ВКП(б) и курировал строительство заключёнными Беломорско-Балтийского канала.

Встреча челюскинцев в Москве, 1934

19 июня 1934 года Москва встречала челюскинцев и их спасателей. Был митинг на Красной площади и многотысячная демонстрация ликующих москвичей.

Григорий Гаузнер:

«20 июня. Приезд челюскинцев. Играют модную “румбу”». 23 июня состоялось вручение наград героям-лётчикам и челюскинцам. На следующий день в Георгиевском зале Кремля был устроен торжественный приём награждённым. Анатолий Ляпидевский потом вспоминал:

«Наш стол стоял в центре, прямо напротив президиума. Первым поднялся Куйбышев. Он провозгласил тост в мою честь. Я поблагодарил, как полагается. Сидим мы вместе с Васей Молоковым, я ему потихоньку говорю:

– Мы потом– выпьем у себя в “Гранд-отеле”, а сейчас давай налегать на минеральную воду, чтобы не дай бог конфуза не вышло.

Так и сделали… И вдруг поднимается из-за стола Сталин и направляется прямо ко мне. В руках у него бутылка с вином и большой бокал. Мы, естественно, вскочили и вытянулись в струнку. А он говорит:

– Раз торжество, так надо пить не нарзан, а вино. Пью за ваше здоровье!

Мне передаёт бокал и стоит с бутылкой в руках. Я забеспокоился:

– Как же так, Иосиф Виссарионович, а вы из чего будете пить?

– Ничего, я из бутылки выпью.

И действительно, шутливо приложился к горлышку».

Сталин обратился и к Сигизмунду Леваневскому, который из-за поломки самолёта не вывез с льдины ни одного челюскинца. Вождь сказал:

«– И за границей есть немало известных лётчиков. Они тоже отправляются в рискованные подчас полёты. Зачем они это делают?.. Они летают за долларом. А вот зачем летали наши лётчики на Крайний Север? Скажем, зачем летал Леваневский? Разве мы обещали ему деньги, когда он летал к челюскинцам? Он сам вызвался помочь советским людям, оказавшимся на льдине вдали от берега».

И Сталин предложил тост за Леваневского и за всех лётчиков, ставших Героями Советского Союза.

А поэт Илья Сельвинский, покинувший «Челюскин» и из-за этого лишившийся наград и славы, обрушившейся на челюскинцев, был страшно расстроен.

Григорий Гаузнер:

«30 июня. Сельвинский рассказывает подноготную челюскинианы».

Эта «подноготная» состояла в том, что, по мнению Сельвинского, людей с утонувшего «Челюскина» можно было спасти, перевозя их с льдины не на самолётах, а на нартах:

«Шмидт должен был идти, а не дожидаться спасения и шумихи. Но он отбросил заграничные советы вести людей на материк, сказав: “Это не наша политика – победа сильной личности за счёт слабой”. Такой путь был политически невыгоден. Потому и была организована грандиозная экспедиция, чтобы показать всему миру мощь советской техники вообще и мощь авиации, в частности».

А «чистки» в СССР тем временем продолжались.

Вальтер Кривицкий:

«Как нельзя более кстати оказалась кровавая чистка Гитлера – в ночь на 30 июня 1934 года. На Сталина произвело большое впечатление то, как Гитлер расправился со своей оппозицией. Он скрупулёзно изучал каждое секретное донесение от наших агентов в Германии, связанное с событиями этой ночи».

6 июля (по другим сведениям – 25 июля) 1934 года в парижской клинике от костного туберкулёза в возрасте 45 лет скончался Нестор Иванович Махно.

8 июля Илья Сельвинский закончил новый вариант своей пьесы о чукчах «Умка белый медведь».

А 13 июля секретная команда Якова Серебрянского («группа Яши») была преобразована в Специальную группу особого назначения (СГОН) и подчинена непосредственно новому наркому НКВД Генриху Ягоде.

О событиях той поры – в воспоминаниях Ивана Гронского «Из прошлого…»:

«Летом того же 1934 года мы с А.Н.Толстым как-то навестили Горького. Сели обедать. Алексей Максимович обратился ко мне:

– Вы сердитесь на меня за Павла Васильева?

– Да нет, не сержусь, но я просто поражён тем, как вы могли написать такую вещь. Вы, Алексей Максимович, разглядели в Васильеве только проблему бутылок, которыми он не очень-то и увлекается. А стихи вы его читали?

– Мало. Так, кое-что.

– Как можно писать о литераторе, не читая его! Это совершенно потрясающей талантливости поэт!

Мы с Горьким вступили в спор на грани ссоры. Толстой встал и ушёл. Потом вернулся с пачкой журналов в руке:

– Ну что вы ссоритесь? Давайте-ка, я вам лучше стихи почитаю, это куда полезнее.

И Толстой, открыв журнал, начал читать. Одно стихотворение, потом другое, третье. Горький встрепенулся.

– Алексей Николаевич, кто это?

А Толстой продолжает читать.

– Кто, кто это? Что это за поэт? – басит Алексей Максимович.

И Толстой, перегибаясь через стол, говорит:

– Это Павел Николаевич Васильев, которого Вы, Алексей Максимович, обругали.

– Быть не может!

– Вот, пожалуйста, – Толстой передал журналы.

Горький взял и стал читать одно за другим стихотворения.

Дочитал… Налил себе виски:

– Неловко получилось, очень неловко.