Жертва - Гарольд Карлтон

Она проскользнула в лимузин, который дожидался у входа в отель двадцать четыре часа на такой вот случай. В машине с ней пытались шутить, спрашивая ее телефончик и адрес.

— А что, это для Рэя? — предусмотрительно спросила она.

Телохранитель, сидевший впереди, обернулся и подмигнул ей.

— Ты смеешься надо мной? Последний раз, когда один из парней Рэя вздумал поухаживать за его девчонкой, он выхватил пистолет у него из-за спины и выстрелил!

Глаза у Сони расширились. Она нацарапала свой адрес и телефон на карточке и протянула ему.

— Боже! — воскликнула она. — Сколько же смертей на счету у этого парня?

Мужчины засмеялись.

— Да не убивал он его! — обернулся через плечо водитель. — Просто прострелил коту ногу — я видел его потом, всего-навсего прихрамывает.

И они потешались над этим всю дорогу до ее дома.

Она поднялась в половине девятого, чтобы принять ледяной душ и встряхнуться. В девять позвонили в дверь.

— Это я-а! — пропел в видеодомофон Леонид, корча забавные рожицы. Он пронесся по двум пролетам лестницы, подтянутый, высокий, с темными волосами, с орлиным носом. На нем были надеты тугие черные джинсы, черный свитер с высоким воротом, голова была повязана красным платком. Если бы Соня имела в своей жизни лучшего друга, то им, вероятно, и был Леонид. Много лет назад он сменил имя Леонард на Леонид, потому что ему казалось, что Леонид звучит «более балетно» и, главное, в нем больше энергии. Она выскочила его встречать в купальном халате, чмокнув в небритую щеку.

— Это нам! — Он протянул ей два бумажных пакета. Она сунула нос в один из них и выудила одну еще теплую булочку из французской кондитерской. В другом были закрытые стаканчики с горячим кофе.

— Спасибо, Леонид, но зачем все это? — пожурила она, отпивая кофе. Он засмеялся, захлопывая за собой дверь, снимая с плеча тяжелую сумку.

— Я знаю, какая ты домовитая хозяйка, и я отказываюсь ждать до седин, когда ты сваришь кофе. Жизнь так коротка!

Она наблюдала, как он развалился в кресле, высыпал в стаканчик пакетик сахарина и размешал его пластмассовой ложечкой. Широко распахнутыми глазами он разглядывал ее.

— Где тебя носило прошлой ночью, Соня? — спросил он. — Мы прочесали в поисках тебя все забегаловки в нижней части города. Мы даже попали в такое заведение, где людей вешают на стене. Мы подумали: а вдруг и ты висишь где-нибудь?

Она посмотрелась в зеркало, висящее позади него. Никаких следов минувшей ночи.

— Я не была в городских низах, — сказала она. — Я была наверху.

— Да? — изумился он, и его брови высоко взлетели. — Но как высоко ты зашла в верхней части? Я надеюсь, не дальше Восемьдесят первой улицы?

Она улыбнулась:

— Что ты скажешь насчет Гарлема, дорогой?

— Ах, пожалуйста, Соня. — Он сделал брезгливую гримаску и выбросил пустой стаканчик, ложечку и пакет в корзину для бумаг. Затем полез в свою сумку и извлек оттуда баночки с красками, бархатистые кисточки и палочки с ватными тампонами. — Только не рассказывай мне, что ты променяла нас на черномазых, дорогая.

Она откинулась на спинку своего удобного кресла, и он закусил губу, когда она подставила ему свое бледное ненакрашенное лицо, над которым он должен начать колдовать, как над чистым холстом. Один из лучших салонных гримеров Нью-Йорка, Леонид относился к своей работе как к искусству. Особенно после того, как в Токио он работал над постановками нескольких спектаклей в театре Кабуки. Сейчас он наносил на лицо Сони свою фирменную белую пудру, прежде чем приняться за карандаши и кисточки.

— Ну, ладно, пускай, я ведь тоже понимаю, — бормотал он, накладывая золотистые тени на Сонины веки. — Иногда я даю зарок навсегда покончить с белой кожей. То есть я хочу сказать, почему? Когда кофе с молоком особенно восхитительно? И я же не говорю, что черное — черное, Соня; вот, например, взять аргентинцев, пуэрториканцев, вообще половинок.

Она потянулась и включила стереоприемник, чтобы заглушить его. Последнее, что ей хотелось услышать в такое важное для нее утро — это сексуальные похождения Леонида.

— Я был так наивен, что приехал в этот город. — Он слегка покачивал головой в такт своим словам, игнорируя песни Рэя Левэра. — Когда я в первый раз…

— Осторожнее! — завопила она, когда ватный тампон слегка задел ее глаза. — Мне как раз сегодня до зарезу нужны красные глаза!

— Извини. А что у тебя сегодня? Съемка, что ли? Тогда почему мы у тебя дома?

Она хмыкнула.

— Это все во имя обеда, мой дорогой, — пояснила она. — Каресс устраивает мой последний смотр. Малышка миссис Каресс потребовала, чтобы мы с Кармен встретились с ней лично. Возможно, она будет в своей инвалидной коляске из чистого золота. Она ведь самая богатая женщина Америки!

— И охотится за тобой? — уточнил он. — Что, контракт будет миллионов на пять или около того?

— На восемь! — поправила она. Он присвистнул:

— Слушай, тогда тебе нужно будет прикусить свой язычок, дорогая. Она ведь, кажется, из этих вонючих мормонов, да? Соня кивнула:

— Мормонка или свидетельница Иеговы, я точно не помню. Да какая разница. Поэтому мне нужно вести себя, словно я девственница. — И она сложила руки будто для молитвы. — Думаешь, я справлюсь с этим, а, Леонид?

— Да, — кивнул он. — Думаю, что обязательно. Боже, да ведь тебе только… Сколько? Шестнадцать?

— Восемнадцать, — поправила она. — Хотя мне кажется, будто мне лет тридцать!

— Так что же все-таки случилось прошлой ночью? — полюбопытствовал он.

— Перестань трещать и займись моим лицом, — приказала она. — С меня бутылка «Моэ э Шадон», если я заполучу этот контракт. Ежедневно, дорогой мой! — И она закрыла глаза, пока он продолжал свою работу, а сцены прошедшей ночи мелькали перед ее глазами, как будто она сидела перед экраном в личной просмотровой. Как ей помнилось, она старалась не суетиться, так ей хотелось снова оказаться с Рэем.

Это была самая лучшая любовная ночь в ее жизни. Если он не попытается увидеть ее снова, он просто дурак. Он лежал на спине на своей громадной кровати, простыни были смяты, а она уселась на него, не снимая трусиков и бюстгальтера. Она чувствовала, что ему это нравится. Его завязанные руки были закинуты за спину, но он, казалось, не чувствовал неудобства. Она играла сама с собой, чтобы доставить ему удовольствие, запуская пальцы под ткань своего белья. Он наблюдал за нею, и она видела, как ему все труднее и труднее сдерживаться в желании обладать ею. В горле у нее пересохло, она едва могла сглатывать слюну. Страсть иссушает, подумалось тогда ей. Сначала ей показалось, что она многое потеряет, если ее не будут ласкать мужские руки, но он с лихвой восполнил это своим языком и губами, касаясь и облизывая каждый кусочек ее тела, который оказывался поблизости от его лица. Он потянул зубами ее шелковый лифчик, ее соски оказались прямо перед его неутомимым языком, и он приник к ним на одно мучительное мгновение, пока она не отпрянула прочь. Потом он попросил ее перегнуться над ним, чтобы он мог снять с нее трусики своими зубами и вытянуть ноги, чтобы он мог узнать ее всю своим длинным настойчивым языком. Почувствовав его невыразимо сильный и нежный язык между своих ног, она даже застонала от наслаждения. Как будто у него был не один, а сразу два орудия секса — один, ласкающий ее внутри, другой она держала в руке, мысленно умирая от восторга, что скоро он будет внутри ее. Его язык ласкал ее снова и снова, то надавливая, то опуская, обдавая то горячим, то прохладным дыханием, так что она была готова кончить от одного прикосновения его языка. Сам он постанывал от каждого прикосновения, словно изнемогая от страсти. Несколько долгих минут она испытывала сладострастные ощущения от его поцелуев, но потом почувствовала, что должна заставить его войти в нее. Она ниже продвинулась по его телу, почти прокатившись, и оказалась как раз над его упругим, мощным членом. Находясь на грани сексуального исступления, она сама ринулась на него. В ответ он начал нежно двигать бедрами, мускулы его напряглись. Боже, он знал в этом толк! Это было то, чего она искала. Она облизала губы, наклонясь к его уху и шепнула: