Елена Троянская - Маргарет Джордж

— Я не вынесу разлуки с тобой, — шепнула я Парису.

— Я тоже. Мы и не разлучимся никогда.

Подумать только, что послушайся я голоса рассудка — и была бы сейчас далеко-далеко от него, в Спарте, и не могла бы коснуться его, услышать голос, увидеть несравненные глаза, сияющие молодостью и счастьем.

— Парис, пусть они исчезнут.

— Кто?

— Враги. Все наши враги.

— Они исчезнут, обратятся в прах. А наша любовь переживет их.

Я обняла его. Вот за что я так любила его: он был целиком, полностью предан настоящему мгновению. А настоящее мгновение — это все, что есть у нас, смертных, и нанизывать одно упоительное мгновение на другое — это единственный способ прожить полную жизнь.

Было по-прежнему тихо. Греки словно испарились после первого штурма. Хотелось думать, что они готовят корабли к обратному плаванию, что опасность миновала. Однако троянцы все так же охраняли бастионы, и работы по укреплению западной стены продолжались.

Сжатые городскими стенами, под жарким солнцем горожане скисали, как молоко. В домах то и дело вспыхивали ссоры и прорывались на улицы. Обреченные проводить много времени друг с другом в замкнутом пространстве, люди, если только они не являются страстными любовниками, устают и раздражаются. Невозмутимое спокойствие сохраняли только старейшины — соратники Приама, которые каждый день шаркали по улицам к нему на совет. Затишье поддерживало их дух, позволяя воображать себя воинами. Пока не грянул бой, каждый вправе считать себя героем.

Летом всегда бывает такой день, когда природа дышит совершенством и шепчет: «Запомни меня такой!» И ты запоминаешь этот день, чтобы вспоминать потом в разгар зимы: и легкое голубое небо, и нежный ветерок, и ласкающее тепло. Иногда такой день случается в начале лета, иногда — в самом конце. В том году этот день наступил, когда кроны деревьев уже подумывали об осени.

Я как раз показывала кое-кому из женщин свою картину, над которой трудилась на ткацком станке. Потом Эвадна стала демонстрировать шерсть разных свойств: вот эта толстая, пушистая хороша, чтобы изобразить воду или траву, а эта тонкая, гладкая годится для волос или пальцев. С нами были Андромаха, Лаодика и Илона. Поликсена не пришла. Они с Троилом были почти ровесники и любили проводить время вместе, хотя последнее время к ним присоединялся Гилас, и гораздо чаще, чем они того хотели. Однако, не желая обижать его, они терпели.

Кассандра не интересовалась рукоделием, как и другими женскими занятиями, поэтому я привыкла к ее отсутствию. А малышки Поликсены мне не хватало, особенно после того, как она помогла подобрать шерсть красного цвета. Я думала — где же она, хотя нетрудно было догадаться, что в такой чудесный день она, скорее всего, гуляет.

Окно так и притягивало нас, и, оставив станок, мы подошли к нему. Мы тоже охотно бы прогулялись, хотя бы по улицам. Я мечтала снова отправиться за город, но пока это было невозможно. Внизу расстилался город, золотистый и притихший под полуденным солнцем.

— Давайте поднимемся на самый верх по тропинке, которая опоясывает храм! — предложила я. — Подышим воздухом! В такой-то день…

И тут пронзительный крик прорезал тишину. Казалось, кричит человек, которого насаживают на кол. Крик достиг невыносимой высоты, а затем оборвался — будто у кричавшего закончился воздух.

Случилось ужасное несчастье! Наверное, ребенок упал на отцовское копье, подумала я. Затем раздался другой вопль — материнский, он становился все громче и громче. Я сжала руку Андромахи, словно пытаясь изменить случившееся.

Ни слова не говоря, мы бросились вниз по ступеням. Плач продолжался, к нему присоединились новые голоса. Улицы были пустынны — в полдень люди больше прячутся по домам. Спустившись, мы поняли, что кричат возле восточных ворот. Туда мы и поспешили.

— Это там, туда! — крикнула Лаодика, завернув за угол на улицу, которая вела к восточным воротам.

Крики перешли в вой. Мы увидели Гекубу: она стояла на коленях возле неподвижного тела с неестественно раскинутыми ногами и кричала, закрыв руками лицо. Рядом склонилась Поликсена, ее спина вздрагивала от рыданий. Гилас с побелевшим лицом стоял чуть поодаль. Начала собираться толпа, в воздухе нарастало напряжение. Появились Парис и Гектор, раздвинули толпу и подошли к матери. Гектор наклонился над телом, потом быстро обнял Гекубу. Парис взял на руки Поликсену и попытался успокоить.

Приам приближался, последние шаги он проделал бегом и упал на колени перед лежавшим на земле. Это был Троил. Его лицо было обращено к небу, волосы на солнце отливали золотом.

Я стояла, то закрывая, то открывая глаза. Я надеялась, что, когда открою их в следующий раз, Троил вскочит с земли. Но он не шевелился. Его руки были раскинуты в разные стороны. Парис, плача, положил его ноги ровно. Он целовал и гладил их, словно пытаясь вернуть тепло жизни.

Красное пятно расползалось на груди по тунике. Троила закололи копьем или кинжалом. Это не был несчастный случай.

Поликсена всхлипывала, поэтому глотала слова.

— Он сделал это, он ждал нас, — с трудом произнесла она.

— Успокойся, — обняла ее Лаодика. — Дыши медленно. Еще медленнее. Вот так.

— Кто сделал это? — Голос Гектора был ледяным, как воды Стикса.

— Ужасный человек. Грек, — ответил Гилас; он дрожал. — Мы пошли к колодцу напоить лошадей, и тут…

— Втроем пошли? — грозно спросил Гектор. — Троил взял с собой сестру? Разве мы не запретили ему ходить даже туда?

— Я сама захотела пойти. — Голос Поликсены зазвучал чуть громче. — Я уговорила его взять меня. Мне так надоело сидеть за стенами.

— Вы ослушались. — Гекуба еле шевелила губами. — Вы оба. Вам запретили выходить из города. И вот…

Она снова опустилась на колени и рухнула на тело Троила, закрыв рану на его груди.

— Кто вас там поджидал? Возле колодца, — спросил Гектор у Поликсены.

— Ужасный человек. Он прятался за стеной колодца. Я набрала ведро воды, а Троил как раз подводил лошадей к поилке. И тут он набросился на нас. Он выскочил как пантера. Троил выпустил поводья и побежал, но тот догнал его, и… — Не договорив, Поликсена снова разрыдалась.

— Ужасный человек? — переспросил Гектор. — Кто-нибудь знает его имя? Знает и не смеет назвать?

Только бы не Менелай, мелькнуло у меня в уме.

— Это был Ахилл, — прошептал Гилас.

Он упал на колени и, дрожа, стал гладить лоб своего убитого друга.

Солнце взирало сверху на мертвого юношу, который так любил лето, и лошадей, и поля и который больше не увидит лета и даже этот чудесный день не прожил до конца.

Улицы Трои молчали, когда на рассвете мы шли за носилками, на которых лежало тело Троила. Мы собирались исполнить похоронный обряд, как полагается, за стенами города. И горе грекам, если они рискнут помешать!