не читал — ни книг, ни рецензий; а еще пописывал про музыку и выставки живописи. Вот уже четыре года, как его зачислили в штат «Ла-Расон», и его материальное положение не было хорошим, но неплохим — вполне; а потом случился развод, и денег не осталось буквально ни на что. Так как в своем отделе ловить ему было нечего (он даже временами подписывался псевдонимом, чтобы читатели не догадались, что все эти страницы написал он один), Серхио принялся осаждать просьбами начальников других отделов, выпрашивая дополнительные заказы, которые помогли бы ему удержаться на плаву. Так и возникла командировка в Санта-Тереса — написать о деле Грешника и вернуться. Работу ему предложил главред воскресного журнала-приложения к газете: тот высоко ценил Гонсалеса и думал таким образом убить двух зайцев: с одной стороны, командировка позволит Гонсалесу заработать какие-то деньги, а с другой — он проветрится и позабудет о своей жене, проведя три или четыре дня на севере, где легко дышится и вкусно едят. Так что в июле 1993 года Серхио Гонсалес сел на самолет до Эрмосильо, а оттуда поехал автобусом до Санта-Тереса. По правде говоря, смена обстановки подействовала на него отлично. Небо Эрмосильо — ярко-голубое со стальным отливом, подсвеченное снизу небо, — тут же подняло ему настроение. Люди в аэропорту и на улицах города казались ему довольно милыми и беззаботными, словно бы он приехал в другую страну и на глаза ему попадались только хорошие ее обитатели. В Санта-Тереса — город произвел на него впечатление индустриально развитого и потому практически не имеющего проблем с безработицей — Серхио заселился в дешевую гостиницу в центре под названием «Эль-Оасис» на улице, что еще могла похвастаться мостовой времен Войны за Реформу; а потом заглянул в редакции «Вестника Севера» и «Голоса Соноры», где долго разговаривал с журналистами, которые занимались делом Грешника: те рассказали, как найти четыре оскверненные церкви; Серхио осмотрел их все в течение одного дня — его возил таксист, который во время визита оставался ждать у дверей. Он также сумел переговорить с двумя священниками из церкви Святого Фаддея и Святой Каталины, но те не рассказали ничего нового; впрочем, священник из Святой Каталины посоветовал ему открыть пошире глаза: осквернитель церквей и убийца — не самые страшные язвы Санта-Тереса. В полиции ему любезно предоставили копию фоторобота, и он сумел договориться о встрече с Хуаном де Дьос Мартинесом — судейским, который вел дело. Вечером встретился с начальником городского муниципалитета, который пригласил его в ресторан рядом с работой; там были стены из камня, они тщетно пытались придать заведению сходство со зданием колониальных времен. Впрочем, еда оказалась весьма хорошей, а начальник и несколько чиновников пониже рангом развлекали гостя как могли, пересказывая ему местные сплетни и сальные анекдоты. На следующий день Серхио безрезультатно пытался взять интервью у начальника полиции, но на встречу пришел чиновник, явным образом ответственный за связи полиции с прессой — молодой человек, только что окончивший юридический факультет; парень вручил ему досье, содержащее все данные, что могли бы понадобиться для статьи о деле Грешника. Парнишку звали Самудио, и у него не было особых планов на вечер, поэтому он присоединился к Серхио. Они вместе поужинали. Затем пошли на дискотеку. Серхио Гонсалес не бывал в таких заведениях с тех пор, как ему исполнилось семнадцать. Он сказал это Самудио, и тот рассмеялся. Они пригласили пару девушек выпить с ними. Обе приехали из Синалоа, а одежда тут же выдавала в них работниц фабрики. Серхио Гонсалес спросил ту, что ему досталась, нравится ли ей танцевать, и она ответила, что любит танцевать больше всего в жизни. Ответ показался ему, непонятно почему, ясным-понятным, но также и отчаянно грустным. Девушка в свою очередь спросила, что в Санта-Тереса делает эдакий столичный житель, а Гонсалес ответил, что он журналист и пишет статью о Грешнике. Девушку сказанное не слишком впечатлило. «Ла-Расон» она вообще никогда не читала — Гонсалес даже ей не поверил сначала. В какой-то момент Самудио сказал, что девицы не против оказаться с ними в постели. Лицо Самудио, причудливо искажавшееся во вспышках стробоскопа, казалось безумным. Гонсалес пожал плечами.
На следующий день он проснулся в своей гостинице в одиночестве, с сильным ощущением, что накануне увидел или услышал что-то запрещенное. В любом случае, что-то глубоко неадекватное и неправильное. Он попытался взять интервью у Хуана де Дьос Мартинеса. В кабинете, где сидела судебная полиция, он нашел только двоих мужиков — те резались в кости, а третий смотрел за игрой. Все трое оказались судейскими. Серхио представился и сел на стул подождать: ему сказали, что Хуан де Дьос Мартинес вот-вот приедет. Судейские все как один были в куртках и спортивных штанах. У каждого игрока стояла чашка с бобами, и с каждым броском костей несколько фасолин вынималось и выкладывалось в центр стола. Гонсалесу показалось странным: такие видные мужики и на фасоль играют, но тут дело пошло еще страннее — некоторые фасолины в центре стола подскакивали. Серхио пригляделся: точно, время от времени одна или две фасолины подпрыгивали — невысоко, сантиметра на четыре или на два вверх, — но это же все равно засчитывалось за прыжок! Игроки на поведение фасоли не обращали никакого внимания. Они клали кости, числом пять штук, в специальный стаканчик, трясли его и тут же выбрасывали кости на стол. И приговаривали: чтоб у меня рука занемела или в пыль сотру, или голяк, или двойной замот, или косоглазый, или шар пинбольный, или дебил криворукий, или не выбрасывай — да так, словно это были имена богов или обрядовые слова, которые никто не понимал, но был обязан им подчиняться. Судейский, который не играл, согласно кивал. Серхио Гонсалес спросил: это и есть прыгучие бобы? Судейский посмотрел на него и кивнул: да, мол. Я столько за всю жизнь не видел, сказал Серхио. На самом деле ни одного еще не видел. Когда Хуан де Дьос Мартинес пришел, коллеги все еще играли. На Хуане де Дьос Мартинесе красовался серый, немного помятый костюм и темно-зеленый галстук. Они сели за самый прибранный — Гонсалес это мог бы подтвердить — стол и стали говорить о Грешнике. Судейский попросил не включать его слова в статью, но сказал: похоже, Грешник — просто больной человек. А что у него за болезнь? — прошептал Гонсалес, сообразив, что Хуан де Дьос Мартинес не хотел, чтобы его слышали коллеги. Сакрофобия. А это что такое? Страх и отвращение к священным предметам, ответил судейский. Он считал, что Грешник оскверняет церкви, но убийства — непредумышленные. Они все случайны, а Грешник просто хотел выпустить свой гнев по отношению к статуям святых.
Оскверненные Грешником церкви
