Словарь Ламприера - Лоуренс Норфолк

Он поднял глаза на Дюлюка и Протагора, ожидая прочесть на их лицах удивление или по меньшей мере любопытство. Но те просто понимающе кивнули.

— Есть и еще кое-что, — продолжал он. — Я произвел такие же подсчеты по соответствующим годам в прошлом веке. Результаты оказались аналогичными, и я готов побиться об заклад, что и промежуточные годы показали бы такой же дефицит. Тот, кто контролирует этот процесс, распоряжается гораздо большей суммой денег, чем любая столица любого государства во всем мире.

Когда этот человек сложил свои бумаги и спешно удалился, чтобы не опоздать на утренний пакетбот, Дюлюк написал две короткие записки. Первая предназначалась Кардиналу. Она гласила: «Все, что Жак говорил о себе и своей ассоциации, — чистая правда. Мы получили доказательства. Мы отправляемся к последнему пункту путешествия, в Ла-Рошель. Наше дело в безопасности». Вторая записка была адресована Жаку. В ней просто указывалось имя недавнего их собеседника и приводились итоги его подсчетов. Этого вполне достаточно. Жаку или его партнерам все станет ясно. В конце Послания Дюлюк приписал: «До тринадцатого» — и аккуратно запечатал письмо. По всей вероятности, оно отправится тем же пакетботом, что и его жертва.

Когда наступило утро, Дюлюк и Протагор наблюдали, как пакетбот раздраженно протискивается между «нововведениями» и выходит из гавани. Проход в порт стал воплощением самых страшных ночных кошмаров лоцмана большего, чем это, судна. Причина была проста: в шербургской гавани барахталось деревянное чудовище. В длину оно составляло двести метров, ширина была в разных местах разной, повсюду торчали какие-то острые штыри и причудливые выступы; вдобавок поверхность этого монстра была волнообразной, поскольку местами мокрое дерево подгнило и деформировалось. Первая секция была до некоторой степени прямой, вторая — до некоторой степени изогнутой, а третья — до некоторой степени и то и се. Чудище перегораживало по диагонали гавань, упираясь одним концом в приземистую башню, которая напоминала груду сваленных в воду тачек. На канцелярском жаргоне корреспонденции (которая заполонила даже конторы директоров Управления морских дел и продолжала там разрастаться до тех пор, пока директора не добавили к ней заявления об отставке) все это сооружение называлось «Новая Пристань». Это был священный крокодил Управления морских дел, который в конце концов сожрал своих жрецов.

— Потрясающая глупость, — повторил Протагор. Укрепления выглядели более скромно: по большей части строительные леса и груды досок. Вся проблема была в пристани. Жители Шербура утверждали, что корабли, последние десять—двадцать лет пользовавшиеся их гаванью, теперь перебрались в порты к северу и к югу от шербурского. Трактиры пустовали, причалы простаивали без дела. Город медленно умирал. Горожане уже собирались писать петицию самому королю. Недостаток строительных материалов был ужасающим. Дюлюк и Протагор исполнят возложенную на них официальную роль, с фальшивым сочувствием выслушав все жалобы.

Они закроют глаза на все мелкие акты саботажа и заткнут уши на сообщения о том, что все сараи в округе ломятся от древесины, перехваченной по дороге к месту назначения. Официальный отчет будет содержать предложение при первой же возможности отменить проект. Минуя Шербур, на северо-восток направлялся фрегат, который позднее тоже будет фигурировать в петиции. Дюлюк и Протагор покинули свой наблюдательный пост и направились к поджидавшей их карете. В мыслях они уже находились в Ла-Рошели, где им предстояло заняться совсем другим проектом.

Под мощным дыханием бриза фрегат «Тисифона» поднимался вверх по Ла-Маншу по направлению к Дилу. Командир судна, груженного порошком древесного угля, все еще не терял надежды поймать завтрашний прилив. Попутный ветер дул до полудня, но потом утих. Так что, когда на следующий день в четыре часа пополудни фрегат добрался до Дила, уже начался отлив. Сторожевой шлюп «Василиск» и катер «Оса» стояли на якоре у побережья. На ночь «Тисифона» составила им компанию, а на следующее утро двинулась вверх по Темзе к Пулу. Кильватерные следы кораблей, прошедших впереди, и поперечные течения, перекатывавшиеся от одного берега реки к другому, слегка покачивали трехмачтовик, увлекаемый волнами прилива к городу. В трюме, в плотно закрытых бочках, угольный порошок пересыпался и складывался в невидимые узоры и причудливые завитки, каруселью черного на черном, в медленном вращении, волнообразными переливами втайне повторяя движение вод. В шесть часов вечера трехмачтовик причалил к Пристани Королевы, и бдительный взор капитана Гардиана, прикованный к «Вендрагону», стоявшему на якоре в пятидесяти ярдах вверх по течению, упал на новоприбывшее судно.

— «Тисифона», — объявил он капитану Рою, разглядывавшему каминную решетку. — Из Лиссабона через Шербур. Гружена древесным углем. — Месяц назад капитан Гардиан прочел в газете о ее отплытии. — Быстро обернулась.

— Наверное, она не стала заходить в Шербур, — предположил капитан Рой.

— А-а-а.

Известия о строительных работах в Шербуре уже были у всех на слуху. Эбен снова взглянул на «Вендрагон». Выполняя обещание, данное Ламприеру, он внимательно следил за кораблем Ост-Индской компании, хотя ничего особенного не происходило.

Несколько недель назад погрузка приостановилась, и, если не считать одинокого наблюдателя, пристань перед «Вендрагоном» опустела. Несколько раз капитану казалось, что в трюме зажигаются огни и вспышки света пробиваются сквозь доски обшивки, но за прошедшие недели на борт корабля никто не поднимался. Для безбилетных пассажиров это судно казалось неподходящим. Соображения, на которые наводили Гардиана его наблюдения, были не столь прямолинейны: он не мог бы внятно описать сущность своих мыслей, но за эти недели его душу охватила смутная тревога. Как бы объяснить это? На причалах что-то происходило. Там было уже не так, как прежде. Изменения было трудно определить, но смутное чувство подсказывало ему, что они не к добру.

Конечно, в доках всегда царили неписаные грубые законы, свои правила и свои обычаи вражды и мести. Но с недавних пор Эбену начало казаться, что правила и обычаи стали совсем неопределенными, а вражда и ненависть проявлялись куда более жестоко. Доказательств тому было множество. Капитан видел, как какого-то человека избили и бросили умирать на пристани Батлера. Ходили слухи, что на южном берегу докеры поймали таможенников и прогнали их сквозь строй. Обычные споры тут же перерастали в потасовки, а потасовки — в смертельные схватки. Впервые в жизни капитан Гардиан почувствовал исходящую от порта угрозу, и капитан Рой представлял собой важное свидетельство этих перемен.

К капитану-калеке на всех пристанях Темзы было всегда особое отношение. Защищенный от всяких случайностей как слухами о надежно спрятанных несметных сокровищах, так и почтением к его несравненному знанию всех портов мира, приобретенному в молодые годы, и сочувствием к его увечью, капитан Рой на своих культях ковылял по докам еще до того, как Эбен поселился в своем Вороньем Гнезде. По утрам он торговал вразнос спичками на городских рынках. А после полудня и по вечерам он неизменно приходил к реке. Никто не посмел бы и пальцем коснуться капитана Роя. Это был закон. Но вот две недели назад, первого апреля, Рой натолкнулся на шайку уличных мальчишек. Они грузили ящики на какую-то баржу. Капитан Рой подчеркнуто проигнорировал их воровские дела и двинулся дальше вдоль пристани. Это тоже был закон. Но не успел он преодолеть и нескольких ярдов, как услышал за спиной торопливые шаги. Внезапно его оторвали от земли и швырнули в реку. Вокруг были лишь высокие борта кораблей, и ухватиться было не за что. Капитану Рою оставалось только барахтаться в воде и дергать культями. Он тонул, и никому не было до него дела.