Трое из леса - Юрий Никитин

— Пир идет, — сообщил он друзьям. — Чадно,дымно, как в кузне… Что за радость гулять в дыму?

Со второго стола оглянулся крупный молодой парень. Он былтяжел, молод и с виду лют, а волосы у него были цвета речного песка.

— Они любят пожары, — сказал он медленно. —Меня зовут Рудольф, я от невротевтов. Вас тоже прислали для этих шакалов?

Мрак окинул его с ног до головы подозрительным взглядом:

— Говоришь ты громко и слишком смело, Рыжий Волк… илиРудый Волхв?

Рудольф усмехнулся, зубы блеснули белые, крупные, как уконя:

— Одно и то же. Мы из одного племени, как вижу. Рудый —рыжий, а волхвы у нас… они же и волки. В полнолуние, конечно. Так что можетезвать меня хоть так, хоть эдак. Мы готовимся выйти из Леса… Надо знать, кудавыходим. От моего пения, если такой рев кто назовет пением, кони три днятрясутся… Надеюсь, до меня очередь не дойдет, настоящих певцов много. Например,вон тот юноша с чистым лицом и честными глазами. Имел бы я такие, то обокрал быполмира!

Таргитай скромно потупился. Мрак покачал головой:

— Он сам молится всем, даже Ящеру, чтобы очередь недошла.

Он вздернул Таргитая и Олега к себе на стол.

Пир во дворце Экзампея потрясал. Огромный зал, под куполомкоторого поместилось бы десяток Больших Полян, освещали воткнутые в два рядатолстые факелы. Они горели мощно и ровно, но кроме них еще на медных дискахбыли укреплены масляные светильники.

Дубовые столы тянулись тремя бесконечными рядами. Полуголыеженщины едва успевали таскать на столы жареную дичь, кувшины с вином. В окнаврывался яркий солнечный свет, от стен шел кровавый свет факелов, все тонуло всизоватом дыме. У стены темнели десятки железных корыт, на углях жарилось мясо.В зале стоял плотный запах горелого мяса и лука. Обнаженные до пояса повараспешно выхватывали дымящиеся куски, слуги бегом переносили на столы.

Под северной стеной возвышались два трона: один с высокойрезной спинкой, другой поменьше, на ступеньку ниже. Подлокотники были украшеныдрагоценными камнями, ножны вырезаны искусными мастерами…

Киммеры сидели плотными рядами, орали, раскачивались,обнявшись за плечи. Под столами дрались за кости псы. На возвышении виднелосьпустое место кагана. Справа на другом возвышении победно рассыпал искрыоранжевый Меч. Стражи не пели, не пировали — молча и настороженно смотрели напирующих, плечи их смыкались, в руках застыли длинные копья, нацеленные в зал.

Сквозь колышущийся занавес из дыма и чада проступалнеподвижный Котел — огромный, массивный, поднятый на высушенные бревна сободранной корой. Пятеро киммеров ползали над Котлом, раскачиваясь на деревянномпомосте, подвешивали цепи, тянули металлическую сеть, перекидывали через крюкиканаты…

Даже в малый зал доносился шум из-за внешней стены, где подоткрытым небом толпился простой народ. В щелях между Котлом и краями проломамелькали вскинутые руки, коротко вспыхивало солнце на голом железе.

Внезапно в главном зале раздался рев сотен глоток. Зазвенелооружие, киммеры дружно колотили рукоятями мечей в бронзовые щиты.

— Каган явился, — сообщил Мрак. — Тарх,перестань трястись! Стол развалится. Ты только погромче пой, ясно? Главное,чтобы услышали.

Из маленькой двери, ведущей в главный зал, появился толстякв длинном халате. Глядя в потолок, объявил громко:

— Великий каган разрешает исполнить песни в честьВеликого Похода! Помните: за удачные песни — награда, за плохие — головы прочь!

Рудольф со стола осведомился вежливо:

— Какие песни каган считает плохими?

— Все песни, что не понравятся кагану, — плохие!

Среди пестрой толпы прошло движение, усилился шум, гомон.Наконец вперед протиснулись два очень пышно одетых музыканта. В руках у нихбыли бубны и медная труба.

— Попробуем, — сказал один хмуро. — Если что…были певцы из племени бодричей!

— Запомним, передадим, — послышалисьголоса. — Не сумлевайтесь!

Бодричи исчезли за дверью. Через окошки донесся гвалт, стих.Рудольф не отрывался от окошка:

— Один сразу бьет в два бубна, играет на дуде, другойпоет… Бубны привязал к бокам, бьет локтями… Бодричи? Значит, киммеры добралисьдо Алазонских гор.

— Что поют? — спросил Таргитай напряженно.

Рудольф прислушался, отмахнулся:

— О великом и славном… победном пути… Вперед и выше…Нам в мире нет преград ни в море, ни на суше… броня крепка и кони наши быстры…Шелуха!

Таргитай прошептал:

— Я так не смогу.

Мрак похлопал по спине:

— Не горбись. Пой громче! Если увидят, что не певец,сдерут шкуру и повесят на крюк за ребро…Не шкуру — тебя. А шкуру на барабаннатянут. Чтоб, значит, с музыкой не расставался.

— Откуда ты знаешь?

— Олег в старых книгах читал. А певцу-неудачнику простосрубят голову. Без шуточек.

Таргитай, который млел от занозы в пальце, побледнел иприслонился к стене. После долгого ожидания донесся рев, лязг железа. Дверираспахнулись, вместе с запахами огня и железа ввалились бодричи.

На их плечах топорщились расшитые халаты, с тощих шейсвисали золотые цепи. Певцы растерянно оглядывались, еще не веря удаче. Ихтормошили, жадно расспрашивали. Толстяк пропустил в дверь темнокожихполуобнаженных людей, среди них была девушка в набедренной повязке. Грудь у неебыла высокая, не по росту крупная, с острыми алыми сосками.

Затем из большого зала снова донесся шум, вопли. Темнокожиевернулись в халатах и с золотыми цепями, но девушки с ними не было. Толстякотправил к пирующим круглолицего парня с огненно-рыжей шевелюрой, велел изготовитьсятанцорам.

Когда в зале прогремел раздраженный рев, Таргитай понял, чторыжий не угодил. Толстяк отправил танцоров, не дожидаясь возвращения певца. Тоттак и не вернулся.

В главный зал уходили по одному, по двое, группами.Возвращались в нарядных халатах либо не возвращались вовсе. Каган не зналсередины.

— Простой мужик, — заметил Мрак с непонятнойинтонацией. — Либо — либо. Совсем как я.

День клонился к вечеру. Таргитай издергался, потерял голос исипел, как осенний ветер в забитой сажей трубе. Мрак хмурился, но вдруг толстякнеожиданно объявил:

— На сегодня восхваление кагана — вождя всех народовокончено! Оставшимся быть завтра с утра.

Таргитай выдохнул с таким облегчением, что едва не сдулОлега. Мрак спрыгнул, он был темным, как гроза.

— Завтра будут злее. Наслушались, приелись… На похмельеголовы затрещат, озвереют вовсе…

На другой день из десяти певцов вернулись только двое.Толстяк уже не вызывал: добровольцев не было — указывал сам. За стеной стоялсплошной пьяный рев, звенело железо. Мрак и Рудольф не слезали со столов, лицаобоих были угрюмыми. Рудольф шевелил губами, загибал пальцы.