Stabat Mater - Руслан Козлов

– Бублик, Бублик, сюда!..

Наконец пес выкарабкивается на берег и сразу отряхивается, обдавая нас веером брызг.

– Ах ты!.. Вот еще бесенок на нашу голову! – причитает Полина и за ошейник тащит Бублика к дому.

Глядя, как Бублик едет по траве всеми лапами, Алеша рассеянно улыбается. Потом поворачивается ко мне:

– Дина Маратовна, в больнице осталась моя тетрадь с рисунками. Пожалуйста, привезите ее.

– Ладно… Только я, наверно, еще не скоро туда поеду.

– А вы пошлите водителя, – просто говорит Алеша.

Доставили пакет с Ваниными вещами. Самого Ваню из эмвэдэшной клиники перевезли в морг обычной больницы. В понедельник будут хоронить… Будем…

Пакет с вещами отдали почему-то мне. Сижу в своей комнате, держу на коленях этот тощий полиэтиленовый мешок и не решаюсь открыть… Хотя кто он мне был, этот Ваня? Да никто, в общем. И все равно… Вспоминаю, как он приперся к Нике, когда она болела, – с нелепой метровой лилией, мешком мандаринов и клоунским носом… Так порадовать хотел… А за пару ночей до штурма мы с ним столкнулись в уборной. Было четыре утра или даже еще раньше. Зашла, а он шваброй шурует. Смутился. «Доброе утро, Дина Маратовна». Подхватил ведро, хотел уйти. Я ему: «Ваня, оставь, я домою». А он: «Нет, что вы, я сам потом…» А ведь если разобраться, был он в хосписе вообще никто, посторонний человек. И чего ему взбрело там остаться вместе со всеми? Из-за Ники, наверно… Хотя и детей тоже жалел. Яиц накупил шоколадных… Так и не успели их раздать…

Наконец решаюсь открыть пакет, сдвинув пластмассовую застежку. Внутренне готовлюсь к тому, что вытащу рубашку в засохшей крови… Тот помощник Овсепа Акоповича, который привез пакет, видел медзаключение. Там написано, что бомба разорвалась у самого Ваниного горла… Но рубашки среди вещей нет. Штаны, ботинки, ремень… Часы. Обращаю внимание, что ремешок часов застегнут, но разрезан, словно бритвой. Наверно – осколком… Достаю из пакета телефон и истрепанную записную книжицу. Надо будет оживить телефон, посмотреть контакты. Может быть, там есть Ванины родные. Тогда – позвонить, сообщить… На всякий случай включаю телефон, и, к моему удивлению, он оживает… Ага, значит, это следователи его зарядили – смотрели, что там есть.

Открываю контакты. Их у Вани всего четыре – ну надо же!.. «Н» – это Никин номер, я его помню. «ОГ» – надо думать, наш священник. «Папа» – видимо, Ванин отец. Еще какое-то «ПНД». Я знаю только одну расшифровку этого сокращения – психоневрологический диспансер. Но, может, и чьи-то инициалы… Нужно звонить Ваниному отцу… Но почему я? Пусть Меликянц звонит или кто-то из его юристов… Нет, сама уж позвоню…

Телефон долго не берут. Наконец, на восьмом или десятом гудке – сонный мужской голос:

– Алё… Чего?.. Ванин отец? Нет таких… Щас, погодите…

Долгая пауза. Похоже, мужчина все-таки решил позвать Ваниного отца. Жду минут пять. Потом – тот же голос:

– Алё… Он не хочет говорить… Короче, нет его…

Теперь понимаю, что говорящий пьян.

В трубке – отбой.

Что делать дальше – не знаю. Надо спросить совета у Овсепа Акоповича. Иду искать его и успеваю перехватить выходящим из дома. Он говорит, что с Ваниным отцом потом разберется, а сейчас спешит в прокуратуру. Оказывается, арестовали Лёньку. Похоже, следователи раскопали, что это его бомба была. Теперь надо его вызволять или, по крайней мере, добиваться для него должного медицинского ухода… Хотя какой должный уход для мальчишки с СГД может быть в тюремной больнице!..

Возвращаюсь в свою комнату. Тупо сижу над Ваниными вещами… Господи, как все плохо! Как беспросветно плохо!.. Чувствую, что лицо кривится в болезненной гримасе, будто судорогой сводит. А слез нет. Господи, хоть бы слезы!.. Азубилла![31] Господи, помилуй!..

У меня в руках Ванина записная книжица – потрепанная, с полуоторванной обложкой… Листаю… Какие-то обрывки фраз. Может быть, Ванины мысли, написанные сокращенно, непонятно. Иногда – странные буквы-закорючки бог знает на каком языке. Иногда – вроде как стихи, по три-четыре строчки… А вот самая последняя запись – мелким, торопливым, заваливающимся почерком. И чем написано, непонятно – то ли такое тонкое-тонкое перо, то ли острый, как шило, карандаш…

Что такое «одесную»? Я не знаю. И спросить не у кого…

– Эй, ряженый, приехали… Ох, да я, кажется, задремал – впервые за неделю… Первые три ночи ребра болели – не вздохнуть. Потом стало полегче, но спать все равно не мог – вместо боли стал мучить страх. Как говорят в СИЗО, «нервяк зачморил»…

– Давай уже, на выход…

Странно: из суда меня сегодня забрали уже на санитарной машине, то есть они заранее знали, что вынесут решение о моей психиатрической экспертизе. Но конвоируют меня все-таки менты, а не санитары.

В ушах еще звенит крик толпы: «Сво-бо-ду! Сво-бо-ду!» Не думал, что их столько соберется. Из дверей суда в машину меня затащили, заломив руки и с разгона. Едва успел бросить взгляд на толпу, но все-таки понял: собрались сотни, а то и тысячи. Заметил над толпой не только плакаты «Свободу Чуркину», но и иконы Спаса, поднятые, как хоругви… Зачем? Зачем, ч… подери?! Они же всем этим только вредят мне, злят тех, от кого теперь зависит моя жизнь…

Ох, не мог даже представить, что лезу в такую мясорубку! Просто хотел хайпануть, придумал убойный перфоманс. Рассчитал, что в храм меня эти святоши не пустят и при этом покажут свои бесовские рыла во всей красе. Так оно и получилось… Как вдруг – ботинки на ребрах. И что удивительно – меня пинают, а я вроде не чувствую боли, зато чувствую все части пинающих ботинок: вот носок, вот кант, вот каблук… И потом всю неделю такой же кавардак в моем сознании – какие-то подробности ни о чем: вот противно мигающая лампа в коридоре СИЗО, вот огромный красный кадык следователя, вот запах прогорклой олифы в зале суда – бессмысленный, рассыпанный пазл. А что, собственно, происходило – это я едва понимал. Время от времени выныривал из дурацких, ничего не значащих деталей, старался встряхнуть себя, говорил себе: очнись, идиот, решают твою судьбу – без тебя!..

– Ну что, ряженый, вот тут тебе самое место!

Конвоир толкает, заставляет бегом бежать от машины к дверям психушки. Такой злобный сегодня попался – православный, что ли?.. А чего бежать-то? Тут ведь никого нет, мы на больничной территории…