Московское царство и Запад. Исторические очерки - Сергей Каштанов

Празднества, вызывавшие большое скопление народа, были чреваты столкновениями и кровопролитиями, которые легко могли перерасти в бунт и втянуть в смуту всех представителей той или иной профессии. Поэтому королевская власть встретила нарождение братств неодобрительно и относилась к ним с явным недоверием.

Трансформация «ремесел» («служб») и «братств» в цехи тесно связана с историей социальной и политической борьбы во французском городе. Автор, правда, затушевывает, а подчас и прямо отрицает наличие такой связи.

Он подвергает критике классификацию народных волнений, предложенную в 1979 г. Э. Ле-Руа-Ладюри, который различает движения «средневековые» и «классические»: первые зарождаются на почве конфликтов между сельскими или городскими общинами и сеньориальной властью, вторые возникают в недрах тех же общин, но обращены против государя и его финансовых агентов. Докладчик выделяет еще движения, направленные против городской олигархии, представленной консулами или эшевенами. Грубо говоря, эти движения можно было бы назвать антикоммунальными. Вслед за Р. Феду (1973 г.) автор доклада считает полезным ввести также дополнительный критерий для классификации волнений: степень их силы. Однако сколько-нибудь четкого применения этот критерий в докладе не получил. Вообще Шевалье высказывает мысль, что все разнообразные случаи городских волнений не укладываются в схему элементарной классификации типа выдвинутой Ле-Руа-Ладюри.

Критикуя М. Молла и Ф. Вольфа за расхождение между выражением «народные революции в Европе XIV–XV вв.», употребленным в заголовке их монографии (1970 г.)[1362], и многочисленными оговорками в тексте, сводящими на нет или ослабляющими это определение, докладчик упрекает другого автора – Фуркена (G. Fourquin, 1972 г.) – за стремление искусственно обойти острые углы и уклониться от всякой попытки трактовать историю народных движений с применением таких категорий, как «революция» и «классовая борьба».

В то же время сам Шевалье решительно отвергает концепцию А. Пиренна, говорившего о «революции ремесел» – revolution des metiers, что вернее перевести на русский язык словами «революция ремесленных корпораций». Всю эпоху городских волнений 1280–1422 гг. докладчик делит на период «разрозненных насилий» без революции (до середины XIV в.) и период «политических конфликтов» без классовой борьбы (вторая половина XIV – начало XV в.). Автор в принципе правильно утверждает, что под революцией понимается свержение основ существующего строя, производимое в нарушение установленных этим строем норм права и законности. В советской историографии городские движения XIII–XV вв. тоже не определяются как «революции». Но автор слишком настойчиво стремится лишить их «революционного духа», уподобляясь в этом предшествующему докладчику – Ля Ронсьеру.

Приведя отдельные примеры «разрозненных насилий» XIII – первой половины XIV в., Шевалье не исключает возможности наличия и случаев «настоящей классовой борьбы» (les vraies luttes de classe) между наемными рабочими и предпринимателями. Конфликты из-за продолжительности рабочего дня, т. е. уровня зарплаты, возникали в достаточно пролетаризированной среде рабочих текстильной промышленности, где процесс концентрации производства зашел далеко, несмотря на распространенность семейных очагов ткачества. Как рабочие, так и предприниматели блокировались по классовому признаку. Первые коллективно боролись за более высокую оплату труда, вторые выступали единым фронтом для достижения противоположной цели. Однако об этих формах борьбы в духе нового времени источники сообщают крайне скудные сведения. Автор полагает, что подобные конфликты редко приводили к серьезным возмущениям. Тем не менее, думается, что, уточняя классификацию движений, их следовало бы выделить из общей массы «антикоммукальных» волнений.

Возможно, в увлечении полемикой против слишком простой классификации Ле-Руа-Ладюри, не охватывающей случаев борьбы «ремесел» с городской олигархией, автор доклада подробно коснулся именно этой формы борьбы. Перейдя к истории братств, он сосредоточил внимание на их столкновениях с королевской властью. Братства рассматривались современниками как средоточие заговоров, тайных союзов («alliances»), которые вызывали волнения, получившие название «monopoles» и – на севере – «taquehans». Волнения в Париже в 1307 г. побудили Филиппа IV Красивого (1285–1314) запретить братства. Правда, в 1309 г. этот запрет был отменен для суконщиков, а в 1321 г. – для всех остальных.

Терминами «monopoles» и «taquehans» могли обозначаться также сговоры и стачки наемных рабочих, но, как утверждает автор, никто не думал возлагать ответственность за них на «невинные ремесла». Итак, с одной стороны, автор говорит об общественном доверии к «невинным ремеслам». Но, с другой стороны, он отмечает, что даже не очень значительные столкновения «ремесла» с властью приобретали острый характер из-за отсутствия между ними опосредствующей инстанции (типа цеха). Автор пытается разрешить это противоречие утверждением, что волнения «ремесел» и вызывались их социальной неустроенностью, своего рода беззащитностью, а не революционностью. Подчеркивая узко местные, ограниченные цели борьбы «ремесел», докладчик предостерегает от рассмотрения ее в «перспективе» будущего, т. е. как проявление революционного начала.

Касаясь восстаний второй половины XIV – первой четверти XV в., Шевалье отрицает возможность видеть в них форму «классовой борьбы». Он считает, что хотя простой народ и был замешан в этих движениях, им всегда руководила буржуазия, городская элита, преследовавшая свои политические, «партийные» цели. Движения данного периода относятся в большинстве своем к «классическому» типу, если следовать терминологии Ле-Руа-Ладюри, т. е. они вызывались различными притеснениями со стороны королевской власти и агентов фиска, непомерными налогами и пошлинами. В это время представление об идеальном правительстве больше связывается не с королем и его советниками, а с некоторыми принцами крови, вассалами и противниками французского короля – такими, как король Наваррский, герцог Бургундский, графы де Фуа.

Возможность выделить в рамках рассматриваемого периода несколько волн городских восстаний сама по себе свидетельствует, как замечает автор, об их большей организованности по сравнению с «разрозненными насилиями» предшествующего времени. Уже механизм восстания предполагал, по мнению автора, руководящую роль в нем городских верхов. Докладчик различает тут два случая: во-первых, когда в набат ударяют по приказу группы нотаблей, во-вторых, когда стихийно возникает уличное волнение простого народа, вызванное каким-либо более или менее случайным инцидентом, и участники замятии бросаются к колокольне, чтобы ударить в набат. В обоих случаях после призывного звона колокола в дело вступает городская милиция, составленная из домовладельцев и подчиняющаяся патрициату в лице квартальных, пятидесятских и десятских. Эта вооруженная сила, руководимая городскими верхами, и определяет разворот событий. Автор указывает, что с течением времени патрициат и представители муниципальной власти все более теряют склонность к участию в городских движениях, однако, чем это было обусловлено, он не говорит.