Легаты печатей - Андрей Валентинов

– Ефим Гаврилыч! Снизойдите-с!..

Свет настенного бра отразился в ранней лысине Крайцмана, что, по-видимому, благотворно сказалось на его мозговой деятельности. Я и опомниться не успел, как пробирка была отставлена в сторону, стул опустел, а сам я оказался сграбастан и мог лишь вскрикивать время от времени.

– Алька! Здорово! Николай Эдуардович, это вы их привели?! С меня бутылка! Алик, Ритка с вами?!

– Да погоди ты! – мне еле-еле удалось выбраться из этого могучего проявления чувств; и не без потерь. – Какой Ритка?! Тебя мама по всему городу ищет, все морги обегала…

– Уже не ищет! Я ей звонил, дня четыре назад… по сотовому. Алька, а ты на работу пришел устраиваться? Мне Николай Эдуардович на днях…

И я вновь – о ужас! – попал в оборот.

Лель выдвинулся вперед.

– Ефим Гаврилович, если вы не угомонитесь, то Олегу Авраамовичу вместо трудоустройства светит инвалидность! А вы, Олег Авраамович, сами можете убедиться: похож ли ваш друг на заключенного, истерзанного пытками?! Наденька, сделайте-ка нам кофе!

Из-за дальнего стола, ранее незамеченная мной, выбралась Наденька – женщина средних лет, о которых принято отзываться коротко: без особых примет.

Серая мышка.

Пока готовился кофе – для чего здесь имелся специальный аппарат – мы с трудом размещались в тесной лаборатории. Кентаврам даже пришлось остаться в коридоре, где у открытой двери, на стуле, мрачно сидел доставивший нас сюда шофер, сейчас еще больше похожий на недоделанного зомби.

Откуда он взялся, я заметить не успел.

– Что ж ты раньше не позвонил?! – выговаривал я Фимке. – Мы волнуемся…

– Да-да, Ефим Гаврилович, – ехидно поддакивал Лель, расположившись на краешке стола, в опасной близости от вожделенной Фимкиной пробирки. – Расскажите, будьте добры! И как мы вас под залог выбивали, и как право на звонок… все, все рассказывайте! Мы ведь свои люди…

Фима-Фимка-Фимочка взял кофе из рук тишайшей Наденьки, с подозрением принюхался и стал излагать.

* * *

…После драки с архистратигами Крайцман очнулся в камере. Тошнило и сильно кружилась голова, намекая на возможное сотрясение мозга – видимо, не раз и не два обласкали дубинкой; кровоподтеки на теле отзывались болью на каждое движение, но в целом ему повезло.

Обошлось без членовредительства.

…Впрочем, как скоро выяснил Фимка, фарт вышел левым. Явившись часа через два, рыжеусый полковник без обиняков сообщил задержанному: проблем выше крыши, и не только по причине злостного сопротивления властям. Двое архистратигов на данный момент лежат в госпитале (один с черепно-мозговой травмой, второй – с кровоизлиянием внутренних органов), и состояние их здоровья вызывает серьезные опасения.

Сообщив это, полковник удалился.

К вечеру, при повторном визите, выяснилось: тот архистратиг, что с кровоизлиянием, скончался.

Разрыв печени.

…И вот тут-то Фима-Фимка-Фимочка понял: влип.

Нет, он ни минуты не жалел о том, что ввязался в драку. Само сложилось, без раздумий и прикидок; а если складывается само, надо принимать как должное, вне соплей и рефлексии – так учила мама, когда превращалась из мамы в учителя, сурового и беспощадного. Но убить человека… наверное, ему еще повезло, что он сразу оказался в камере, а не на улице, к примеру.

В места заключения Первач-псам не было ходу.

Это знали все. Если убийца, вольный или невольный, был арестован сразу на месте преступления или успевал сдаться с повинной – освященные и заговоренные стены места заключения спасали его от неотвратимой встречи с Первач-псами. Спасали до суда. А после вынесения приговора убийца каялся, исповедовался, и его уводили отбывать – живым.

Смертная казнь формально отсутствовала. Вместо нее приговоренного к вышке просто отпускали – вольному воля! – чтобы в течение суток подобрать на улице хладный труп с характерным синюшным цветом лица.

Смерть регистрировалась компетентными лицами; и дело сдавалось в архив.

…А наутро в камеру, в компании незнакомого толстяка-майора, явился Лель. Отрекомендовавшись представителем адвоката – несколько чудная должность, но Фимке на тот момент было не до странностей, Лель уведомил арестованного, что у группы захвата отсутствовал ордер, документы предъявлены не были, и, следовательно, действия господина Крайцмана могут (и должны!) быть классифицированы, как необходимая самооборона. Что и требуется доказать на суде. В случае оправдания и регистрации приговора в гарнизонной церкви господин Крайцман сможет вернуться к прежнему образу жизни, не боясь Первач-псов. Организация, в которой Лель имеет честь работать, заинтересована в специалисте уровня господина Крайцмана и сейчас добивается, чтобы его выпустили до суда под залог. Залог уже внесен, опытный адвокат приступил к работе, но в связи с психозом Святого Георгия господин Крайцман обязан пребывать лишь в КПЗ или в специально защищенном месте, каковым является Малыжинский центр.

Итак, уважаемый Ефим Гаврилович, выбирайте: ожидать вам суда в камере или в гораздо лучших условиях, чтобы после оправдания решить вопрос подписания перспективного контракта?

Фимка выбрал последнее.

Работа действительно оказалась увлекательной: Фимка не врал матери, когда говорил об этом по телефону. Право на единственный звонок ему опять же выбил старый добрый Лель, заодно рассказав о рвении выбранного адвоката, и что дела идут тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!.

…Вот, собственно, и все.

* * *

Рассказ Архимуда Серакузского прервал требовательный писк – голодный птенец опять червяка клянчил.

Из кармана Лелевых брюк.

Мне сразу вспомнился замшелый анекдот: «Жена шепчет новому русскому в постели: „Милый, переведи свой сотовый в виброрежим!..“» Услышав его впервые, я даже не улыбнулся; зато сейчас громко фыркнул, не сдержавшись, и виновато обвел взглядом друзей.

Нервы, наверное…

Не слезая со стола, наш гид и по совместительству спаситель заблудших Крайцманов достал сотовый телефон, нажал на кнопку и поднес к уху.

– Да, слушаю, – он зажал трубку плечом и развел руками в наш адрес: достали, дескать… – Да… да… Что?!

На миг лицо Леля потеряло все свое обаяние. Оплыло сугробом под мартовским солнышком, явив миру ржавые зубья арматуры, забытой еще прошлогодней осенью. Я никогда не видел живых тигров, кроме как в зоопарке и по телевизору, но у дворовых кошек такое случалось часто: благодушнейшая ряха, плетется нога за ногу, едва на ходу не засыпает, и вдруг – дурак-голубь ближе, чем надо!