Флэшмен и краснокожие - Джордж Макдональд Фрейзер

– Красавица. Ангельская прямо-таки внешность. О, она была очаровательна, обворожительна, умна. И расчетлива. И невероятно тщеславна.

Фрэнк весело кивнул.

– А ты ведь был тот еще сукин сын, папочка, а? Ты хотя бы любил ее?

– Нет. Но она нравилась мне. Очень.

– Но две тысячи долларов понравились тебе больше. Ясно, – продолжает этот образчик сыновней покорности. – Не стану утверждать, что ценю ее много больше. Уж по крайней мере недостаточно, чтобы приучиться с младых ногтей ненавидеть тебя так, как ей хотелось. С какой стати? Мне ты ничего не сделал, да я даже не видел тебя ни разу. Да и Сьюзи Уиллинк ты нравился.

– Боже правый!

– О да. Сьюзи часто смеялась, вспоминая про тебя, и по ее рассказам ты выходил забавным малым. «Сущий юный проказник был твой родитель, – говаривала она. – И ты такой же, копия отца». – Фрэнк засмеялся, качая головой. – Мне Сьюзи по-настоящему нравилась.

– Мне тоже. А… Как она, не знаешь?

– Умерла четыре года назад. Перед этим вышла замуж, – он стоял у огня, лукаво ухмыляясь. – В очередной раз.

– Как жаль. Что она умерла, имею в виду.

И это было искренне. Мне вспомнилось милое радостное личико, распутные губки, откровенные наряды и… Ну да. Дорогая моя старушка Сьюзи.

– Так вот, во время нашей встречи в Денвере матери и в голову не пришло, что я могу не разделять ее чувств по отношению к тебе. Позже, составив план, она передала весточку – вместе с двумя тысячами долларов, если тебе интересно – Куртке и его ребятам, а также прислала сообщение мне. Я должен был стать орудием ее мести, так сказать, и раскрыть тайну своего рождения в последний, самый тяжкий, миг твоих мук.

Он тряхнул головой с циничной ухмылкой.

– Честное слово, именно так она и сказала. Мать ведь креолка, а они темпераментные и склонны к драматизму, да и мстительные, как больной гризли. – Фрэнк пожал плечами. – Я понял, что она спятила, и решил умыть руки. Это одна из причин, почему я подался к Круку. Не то чтобы я сильно переживал за тебя, – добродушно добавляет он, – и не стал бы убиваться, если приехал бы на Жирные Травы парой часов позднее. Но раз так вышло…

Мне начинал нравиться этот парень.

– А что скажет твоя мать?

– А она ничего не узнает. Будет думать, что ты погиб в битве. Не так весело, как ей мечталось, но думаю, ее устроит. Кстати, а как ты ухитрился замешаться в бой? Разве Куртка не держал тебя под присмотром?

Я рассказал ему про Ходящую В Одеяле. Его бровь вскинулась, и впервые за все время во взгляде промелькнуло нечто вроде уважения. А может, мне показалось. Да, в нем явно наличествовал стиль, и глядя в свете очага на этого великолепного воина-индейца с раскраской и перьями и со столь противоречащими внешности nil admirari[272] манерами и кривой ухмылочкой, я еще раз ощутил сожаление, что этот парень стал… тем, кем стал.

– Но ты все-таки спас меня, – говорю. – Почему… Фрэнк?

Он поглядел на меня с выражением, которое я могу охарактеризовать как нахальную серьезность.

– Ну, в тот момент мне это показалось разумным. Как и полагается добропорядочному сиу, я присоединился к истреблению Длинных Ножей. И тут вдруг вижу тебя. Если угодно, это можно счесть чудом – как мне удалось разглядеть тебя в той кутерьме, когда мы уже приближались к гребню, и тот сержант пошел на прорыв, а ты поскакал с холма вниз. Я помчался следом. Должен сказать, наездник ты еще тот, однако. Думал уже, что тебе удастся уйти, но продолжал ехать следом, и в тот миг, когда ты свалился… – Фрэнк пожал плечами и, видя мой заинтересованный взгляд, насмешливо усмехнулся. – Вот так. А как бы поступил ты, иди речь о твоем собственном драгоценном папаше?

Не перевоспитывать же было этого малого. Оставалось подыгрывать ему в его игре – по большому счету, моей собственной. Мне потребовалась секунда, чтобы переключиться, стараясь не выказать замешательства или колебаний. Я не сплоховал.

– Ну, знаешь, – говорю я задумчиво. – Это совсем другая история. Ты ведь не был знаком с моим сатрапом – то бишь с твоим дедом. А не то подумал бы дважды, прежде чем его вытаскивать.

Потом я приветливо кивнул ему, как полагается гордому дитем отцу.

– Кстати… Спасибо тебе, мальчик мой.

– Сыновний долг, папочка, – говорит он. – Интересно, а найдется у Джо Блестящего Оленя что-нибудь на ужин?

* * *

Не каждый божий день обретаешь сына, и если вы спросите, что я чувствовал, то, честно говоря, не знаю, что и ответить. Это было на редкость странное ощущение, так, пожалуй. За несколько коротких мгновений я поочередно испытал недоумение, недоверие, потом уверенность, но, как бы то ни было, он стоял передо мной – живое воплощение противоречий, да, – но самый настоящий. Он до чертиков напугал меня пару раз, пару раз я чувствовал к нему расположение, даже восхищался им, но по большей части испытывал просто удивление. Было так странно повстречаться и пообщаться… с самим собой, если вы понимаете, к чему я клоню. Фрэнк поступал – как я, думал – как я, а если убрать эти косы и раскраску, и выглядел бы – как я. Даже бронзовая кожа являлась следствием загара – я на Востоке еще чернее ходил. Если и имелось различие, как я подозревал после Жирных Трав, так это что он, бедолага, был храбрецом. Наверное, все-таки был – унаследовал от Клеонии, надо полагать, больше не от кого. Что до глубины натуры, сказать не берусь: сомневаюсь, что Фрэнк мог потягаться со мной по части низости, но ему, в конечном счете, было вдвое меньше годков. Да, и будучи столь похож на меня, сын наверняка обладал даром скрывать свою истинную сущность.

Мы уехали из пещеры через пару дней, вдвоем. По словам Фрэнка, направляясь по своим делам, он мог по пути забросить меня в одно из поселений в Черных Холмах, откуда я смогу отправиться на Восток. От пещеры в подножье Бигхорна до них было около недели езды. Крук энергично преследовал «враждебных», и Фрэнк выразил уверенность, что с ними будет покончено еще до зимы, если только они не уйдут за канадскую границу, что было весьма вероятно. Разгром Кастера напугал индейцев сильнее, чем армию, потому что сиу понимали, какую цену им придется за него заплатить. Ходили слухи, что продолжать войну готов только Бешеный Конь. Тем временем нам приходилось быть всегда начеку. Фрэнк ехал в своей раскраске, я – в замшевой куртке, так что мы готовы были обернуться в любую сторону.

Странная получилась эта поездка по Великим Равнинам. Когда вспоминаю о ней, все представляется, как во сне. Учитывая наши истории, несколько необычное родство, обстоятельства встречи, первоначальные трудности сосуществования, мы, думаю, поладили весьма неплохо, на свой манер. Мы удивительно легко нашли взаимопонимание. С день или два – еще в пещере – мы держались настороженно. Я ловил на себе его косые взгляды. «Надо же, – видимо, означали они, – этот здоровенный детина с бакенбардами – мой папаша, вот дела!» Я же, в свою очередь, ловил себя на мысли: «Да это же юный Флэши!» Мне, должно быть, было труднее привыкнуть, нежели ему, потому как он хотя бы знал о моем существовании уже лет двадцать. Но иногда создавалось ощущение, что мы знакомы давным-давно. Когда мы тронулись в путь, я с возрастающим удивлением и удовольствием наблюдал за ним: высокий воин, грациозный, стройный, на коне сидит, как казак. Даже я в его годы не сумел бы лучше. Клянусь Георгом, не сумел бы.