Забытые дела Шерлока Холмса - Дональд Томас

— Понятно, — сказал Холмс, с разочарованным видом убирая деньги обратно в карман.

— Около трех часов ночи, — торопливо добавила Люси, — меня разбудили ее крики. Она скорчилась на кровати, чтобы уменьшить боль. Первым делом она сказала, что ее, наверное, отравили таблетками, которые она принимала, чтобы не забеременеть.

— Как вы думаете, ее и правда отравили?

— Конечно же нет! — презрительно фыркнула Люси Роуз. — Она сама себя сгубила этим пойлом. Врачи ведь не сказали, что она умерла от яда, разве не так? Старушка Мэтти пила столько, сколько не под силу и троим извозчикам. Но как же она кричала! Потом у нее начались судороги, она затряслась всем телом. Глаза закатились, просто страшно было смотреть. И все от пьянства. Допилась до белой горячки.

— Она сказала еще что-нибудь?

— Сказала, что умирает. И она была права, так ведь?

Я отказывался понимать, как такая бессердечная девица могла быть чьей-то подругой. Однако Холмс играл свою роль до конца и дал ей еще два соверена. Она усмехнулась, глядя ему в глаза:

— Миссионер? Да вы такой же миссионер, как я сама!

— Уверяю вас…

— Вы заплатили дважды! А эти миссионеры — скряги, каких поискать. Должно быть, вы…

Было обидно видеть, как эта маленькая дрянь разоблачила Холмса.

— Должно быть, вы из газетчиков, — торжествующе объявила Люси Роуз. — Угадала? Это они дают деньги тем, у кого хотят что-то выпытать. Пять соверенов? Надеюсь, дело того стоило. И зачем только вам нужно знать про Мэтти?

— Боже милосердный, — миролюбиво произнес Холмс. — Да у вас, милая девушка, задатки настоящего детектива!

— Ясное дело, — сказала в ответ Люси Роуз.

Когда мы возвращались в кебе на Бейкер-стрит, я заметил, что ни разу прежде не сталкивался с подобной дерзостью.

Холмс, разглядывая вечернюю публику, спешащую домой по Риджент-стрит, спокойно возразил:

— Однако как удачно вышло, что я представил вас врачом. Иначе мы могли бы принять эту вздорную девицу за испуганного и озлобленного ребенка. Не правда ли?

Я резко поднял голову и взглянул на него. Однако Холмс ничего больше не сказал, за исключением того, что нам следует немного помочь нашему другу Лестрейду, который запутался в этом деле и совсем пал духом.

X

Мой посетитель доктор Нил напрасно беспокоился. Он оказался лишь одним из нескольких врачей, которым сумасшедший вымогатель разослал одинаковые письма. На следующее утро я получил сообщение от доктора Броудбента с Сеймур-стрит. Он вместе со мной стажировался в больнице Святого Барта, а ныне стал преуспевающим окулистом. Броудбенту пришло похожее послание, с той лишь разницей, что мистер Мелоун и его сообщники потребовали за возвращение «доказательств» две с половиной тысячи фунтов. Это, разумеется, было уже полным безумием. Каким образом глазной врач мог дать больной стрихнин? Я окончательно уверился, что человек, организовавший этот шантаж, имел весьма отдаленные представления о медицине.

Холмсу, судя по всему, прискучили эти письма. Он с куда большим энтузиазмом занимался расследованием смерти Матильды Кловер. А доктора Нила и доктора Броудбента с несколько тяжеловесным юмором именовал «ваши клиенты», словно умывая руки и не желая отвлекаться на их жалобы.

Через три дня после нашего визита на Ламбет-роуд он решил, что пора поделиться результатами расследования с инспектором Лестрейдом. И эта встреча с нашим другом из Скотленд-Ярда произошла при таких ужасных обстоятельствах, что врезалась в мою память на всю жизнь. Ночью я проснулся оттого, что кто-то тряс меня за плечо. Открыв глаза, я увидел стоящего рядом с кроватью Холмса. Он держал в руке свечу, свет которой ослепил меня. На мгновение пламя озарило склоненное надо мной лицо сыщика. Оно горело нетерпением, и по его выражению я тут же понял, что случилось нечто страшное.

— Вставайте, Ватсон! В гостиной ждет Лестрейд, и нам придется поехать вместе с ним. Прихватите с собой ваш саквояж, он нам, несомненно, понадобится.

Признаться, в тот момент я вовсе не испытывал жажды приключений и чувствовал лишь холодное дыхание страха. Слова Холмса могли означать только одно: мистер Бейн и его сообщники снова кого-то лишили жизни. За годы врачебной практики я привык к ночным вызовам, но никогда у меня не было столь тяжелого предчувствия, как тогда. Я оделся и вышел в гостиную. Холмс уже застегнул пальто, повязал шейный платок и натянул дорожное кепи с наушниками, поскольку ночь выдалась на редкость ветреной.

— Стэмфорд-стрит, — объявил Лестрейд, как только я переступил порог. — Сомневаюсь, что им можно чем-то помочь, но…

— Им? — удивленно переспросил я.

Судя по всему, жертв было несколько.

— Да, сэр. На этот раз две молодые особы, обе из неимущего класса. Нам придется поторопиться, пока они не отправились туда, откуда нет возврата. Тогда мы точно ничего у них не узнаем.

Улицы были еще пусты, и кеб Лестрейда мчался стрелой по освещенному фонарями городу через Стрэнд, мост Ватерлоо и Ламбет. Узкая и грязная Стэмфорд-стрит тянулась за причалами и складами от Ватерлоо-роуд до моста Блэкфрайерс. Ветхие серые здания с осыпающейся штукатуркой, чьи двери выходили прямо на мостовую, как две капли воды были похожи на убогие дома Дюк-стрит.

Дорога казалась бесконечной. Задолго до того, как наш кеб остановился возле двери с номером сто восемнадцать, выведенным белой краской, мы заметили собравшуюся толпу. У входа стоял констебль с высоким шлемом на голове и с фонарем в руке. Рядом ждала пролетка, готовая отвезти пострадавших в больницу, но врача нигде видно не было. Неудивительно, что Лестрейду понадобилось мое общество, подумал я. До нас долетал беспорядочный шум, будто в доме шла безумная вечеринка. Мужской голос громко приказывал, а женщины пронзительно вопили, но это были крики боли, а не веселья.

В квартире мы встретили двоих полицейских без шлемов. Они тщетно пытались вывести на улицу двух женщин, которые в ту минуту напоминали буйных, отвратительных ведьм. Потерпевшие в самом деле выглядели ужасно: искаженные болью, мокрые от пота лица, спутанные волосы. Одна из девиц опустилась в прихожей на четвереньки и отчаянно сопротивлялась любой попытке сдвинуть ее с места. Мне сказали, что ее зовут Элис Марш. В комнате скорчилась на диване вторая жертва отравления, Эмма Шривелл. Констебль только что дал ей растворенную в воде соль, и теперь несчастную время от времени сотрясали приступы рвоты. Обе девицы были в одних ночных сорочках. Вероятно, они уже легли спать, но боль заставила их проснуться.

Среди всех этих криков и стонов не удалось толком расспросить полицейских, но с одним из них Лестрейд успел переговорить. Констебль Камли объяснил ему, что они вместе с напарником Эверсфилдом вот уже десять минут безуспешно пытаются отправить девушек в больницу Святого Томаса. С большим трудом их удалось спустить вниз по лестнице, но двигаться дальше они отказались, намертво вцепившись в ножки кресла и дивана с удвоенной ужасом силой.