Гром небесный. Дерево, увитое плющом. Терновая обитель - Мэри Стюарт

– Ничего особенного. Мне хотелось извиниться за Жюли, но он торопился.

– Торопился?

– Он как раз выходил.

Карие, оттенка патоки, глаза на миг встретились с моими.

– Да? – переспросила Лиза. – Ну что ж, на вашем месте я не стала бы дожидаться. Доброй ночи.

Оставшись одна, я снова подошла к окну. Ни в саду, ни на тропе вдоль реки – ни шороха, ни движения. Я во все глаза вглядывалась во мрак, высматривая, не покажется ли среди деревьев светлое пятно плаща, свидетельствуя о возвращении беглянки. На землю справа от меня падал свет из коровника, где работал Кон. Слышался размеренный гул работающих механизмов. Сад внизу тонул во тьме.

Наверное, я хотела собраться с мыслями, обдумать проблему со всех сторон – речь шла о Жюли и Дональде, Коне и Лизе, – но в силу неведомых причин, стоя у окна и глядя в темноту, я обнаружила вдруг, что вспоминаю руки Адама Форреста… Несколько секунд спустя я проследила эту мысль к ее источнику: к воспоминанию о том первом, солнечном вечере, когда на моих глазах кот прыгнул в густую траву и какой-то зверек пискнул от боли и страха.

Тогда среди роз жужжали пчелы; сейчас темноту наполнял ровный гул машин, неизменный, неослабный в своей ритмичности… «История повторяется», – сказала Лиза.

И вдруг что-то настойчиво дернуло за краешек сознания, резким толчком привело меня в чувство. Бесформенная, пугающая догадка превратилась в уверенность. Жюли вбежала переобуться, возможно, схватила плащ, тихонько спустилась вниз по лестнице, и за порог… Кон из кухни услышал, как хлопнула дверь, увидел мелькнувший за окном силуэт… А теперь – девушка бежит вдоль реки в темноте, вверх по крутой тропке, где высокий берег отлого спускается к глубокой заводи… а в заводи камни, способные оглушить неосторожного, и коряги, которые утянут под воду…

«Он как раз выходил», – сказала я, а Лиза посмотрела на меня так странно. «Ну что ж, на вашем месте я не стала бы дожидаться».

В коровнике размеренно гудели машины. И горел свет.

Не задержавшись даже ради того, чтобы набросить куртку, я выскользнула из комнаты и, точно заяц, помчалась к лестнице.

Я даже не задержалась, чтобы проверить: а может быть, Кон все-таки в подсобке. Некое чувство, возобладавшее над разумом, подсказывало мне, что там его нет и быть не может. Для того чтобы убедиться наверняка, времени не оставалось. Я стрелой пробежала двор и помчалась вниз по узкой тропинке вдоль реки к мостику. Калитка в дальнем конце моста была распахнута настежь – покрашенная в белый цвет, в сумерках она казалась иллюзорной и хрупкой, просто-таки бутафорской.

Строго говоря, с тех пор, как Жюли покинула дом, прошло никак не больше нескольких минут. Кон вряд ли успел бы подняться вверх по течению до цепочки камней в конце дорожки, перебраться на противоположный берег и перехватить Жюли на тропке над заводью. Но ощущение спешки – а в кухне по Кону ясно было видно, что он очень спешит, – пришпоривало меня. Я неслась со всех ног.

Тропинка резко поднималась вверх, там и сям из нее, точно ступеньки, выпирали корни деревьев. Почва была сухой и твердой. Надо мной недвижными черными тучами нависали древесные кроны – ни единый листик не шелохнулся. Тьма стояла кромешная. Я споткнулась, едва не упав, потом споткнулась снова и вынуждена была перейти на шаг, вытянув вперед руки в поисках, за что бы ухватиться, и нащупывая смутно вырисовывающиеся из тьмы стволы. Здесь и Жюли должна была сбавить темп – далеко опередить меня она не могла…

Впереди послышался неясный шорох, и вдруг мне пришло в голову то, о чем, охваченная страхом, я как-то не подумала раньше. Таиться незачем. Если это Кон и если он узнает, что я здесь, этого окажется достаточно.

– Жюли! Жюли! Кон! – пронзительно закричала я.

И вдруг на тропе, совсем неподалеку, вскрикнула Жюли. Не вопль о помощи, нет – всего лишь короткий, задыхающийся, сдавленный возглас, который сразу оборвался, точно девушку схватили за горло.

Я снова позвала ее по имени – в моем собственном голосе эхом отозвались смятение и страх – и опрометью бросилась вперед, сквозь хлесткие заросли ольхи и лещины, к прогалине над заводью.

Жюли лежала на земле, в том самом месте, где тропа огибала откос: завалившись на спину, одна рука откинута в сторону, голова – на краю обрыва. Рассыпавшиеся в беспорядке волосы в лунном свете отливали бледным золотом, и лицо, еще более бледное, выделялось расплывчатым пятном. Кон, опустившись на одно колено, склонился над девушкой и пытался приподнять ее.

– Жюли! Нет! – вскрикнула я и выбежала из-за деревьев.

Но тут же застыла на месте: от противоположного конца прогалины отделилась какая-то тень и четырьмя гигантскими шагами преодолела открытое пространство. Не успел Кон и головы повернуть, как рука новоприбывшего метнулась вперед и рывком оттащила его от Жюли. Кон изумленно выругался, но слова его потонули в шуме недолгой, жесткой борьбы и треске кустов лещины.

Стряхнув оцепенение, я подбежала к Жюли. Глаза ее были закрыты, но дышала она вроде бы ровно. До боли напрягая глаза, я отчаянно вглядывалась в полумрак, пытаясь обнаружить на ней синяки или повреждения, но так ничего и не разглядела. В том месте, где она упала, твердую почву затянул плотный ковер пролески, а голова девушки покоилась на губчатой подушке куртинок примулы. Дрожащими пальцами я ласково откинула шелковистые пряди и ощупала голову бедняжки.

Ее спаситель шагнул ко мне.

– С ней все в порядке, Адам, – не оборачиваясь, проговорила я. – Похоже, просто обморок.

Адам тяжело дышал – я догадалась, что Адам тоже услышал крики и примчался со всех ног. Должно быть, за шумом, который подняла я, Кон не расслышал приближения более серьезного противника.

– Что тут происходит? – требовательно спросил Адам. – Это твоя кузина Жюли? Кто этот тип?

– Мой кузен Кон, – лаконично ответствовала я.

– А-а-а. – Тон его голоса изменился, едва ощутимо и все-таки приметно. – Что он ей сделал?

– Ничего, насколько я могу судить. По-моему, ты слегка опережаешь события. Тут можно зачерпнуть воды из реки?

– Не пытаешься ли ты убедить меня…

– Тише, – предупредила я. – Она приходит в себя.

Жюли пошевелилась и еле слышно вздохнула. Ресницы ее затрепетали и распахнулись; глаза, темные и живые, на лице, еще недавно лишенном всякого выражения, обратились ко мне.

– Аннабель? Ох, Аннабель…

– Тише, тише. Все в порядке. Я здесь, с тобой.

Позади меня раздался шелест и треск орешника.