Лучшие рассказы - Нил Гейман

И вот ее уже увели, и все честное собрание принялось восторженно жужжать, обнюхивая залитое чернилами полотно и бросая на меня жадные взгляды, а «Телеграф» уже спрашивал, как я прокомментирую событие и что я чувствую теперь, когда картина стоимостью в триста тысяч фунтов уничтожена безвозвратно, и я в ответ что-то мямлил о том, как я горд быть художником, и о преходящей природе искусства, а он восхищался, что сегодняшнее происшествие – уже само по себе художественный хеппенинг; короче, мы пришли к заключению, что хеппенинг там или нет, а устроившая его девица явно не в ладах с головой.

На сцене снова объявился Барри, перепархивая от группы к группе и объясняя всем и каждому, что Пол в этот самый момент разбирается с хулиганкой и что дальнейшая ее судьба будет зависеть исключительно от автора выставки. Как я решу, так и будет. Потихоньку выдавливая все еще взволнованно гудящую толпу через двери в ночь, Барри рассыпался в извинениях, соглашался, что мы живем в интересные времена, и обещал открыться завтра в положенное время.

– Ну что ж, все прошло хорошо, – резюмировал он, когда в галерее мы остались одни.

– Хорошо?! Да это же форменная катастрофа!

– М-м-м. Ты только представь себе заголовки: «Стюарт Иннес, чья картина стоимостью в триста тысяч фунтов была на днях уничтожена…». Будь милосерднее, милый. Она – такая же художница, как и ты, пусть даже цели у нее другие. Иногда нужно, чтобы тебя вот так зашвырнули на качественно новый уровень, хотя бы и пинком.

– И чья это, интересно, была идея? – осведомился я, входя в заднюю комнату.

– Наша, – ответил Пол.

Они с рыжеволосой девицей сидели там и пили белое вино.

– Ну, в основном Барри. Но нам нужна была славная актрисочка, чтобы как следует все провернуть, и нашел ее я.

Актрисочка скромно улыбнулась, умудряясь выглядеть одновременно сконфуженной и донельзя довольной собой.

– Если это не даст тебе рекламу, которой ты заслуживаешь, красавчик, оставь надежду всяк… Ты теперь достаточно важная птица, чтобы на тебя охотиться.

– Уиндермир это не спасет, – заметил я.

Барри с Полом обменялись хитрыми взглядами и захихикали.

– Он уже продан, милый. Весь в чернилах, как есть – за семьдесят пять тысяч фунтов, – сообщил мне Барри. – Я всегда говорил: люди думают, что покупают искусство, но на самом деле им нужна история!

Пол наполнил бокалы.

– И всем этим мы обязаны ей! – повернулся он к женщине. – Стюарт, Барри, я хотел бы поднять тост. За Кассандру!

– За Кассандру! – отозвались мы и выпили.

Растягивать шампанское я на этот раз не стал. Видит бог, не до того было.

И пока имя камнем падало на дно, Пол продолжал:

– Кассандра, дорогая, как тебе наверняка известно, сей до нелепого красивый и талантливый вьюнош – не кто иной, как Стюарт Иннес.

– Известно-известно, – подтвердила она. – Мы на самом деле – давние друзья.

– Так, а вот с этого места поподробнее… – вмешался Барри.

– Ну, – скромно сказала Кассандра, – двадцать лет назад Стюарт имел обыкновение писать мое имя на тетрадках по математике.

Она выглядела совсем как та девушка на моем карандашном наброске, что есть – то есть. Или как на фотографиях из будки на вокзале Виктория – только на двадцать лет постарше. Резкие черты. Интеллектуальная. Уверенная в себе.

И я никогда до сих пор ее не встречал.

– Ну, что ж… привет, Кассандра, – сказал я.

Ничего лучше мне все равно в голову не пришло.

* * *

Мы сидели в баре на первом этаже моего дома. Еду там, кстати, тоже подают, так что это не просто пивная.

Я болтал с Кассандрой, словно знал ее с самого детства. А я, приходилось все время себе напоминать, не знал. Я познакомился с ней только сегодня вечером. У нее до сих пор все ладошки были в чернилах.

Мы сунули нос в меню, заказали одно и то же (вегетарианское мезе [87]), и когда оно прибыло, оба начали с долмы, а потом перешли к хумусу.

– Я тебя выдумал, – сказал я ей.

Нет, это было не первое, что я ей сказал. Сначала мы поболтали о ее любительском театре, о том, как она подружилась с Полом, как он предложил ей тысячу фунтов за этот вечерний перформанс, о том, как ей были нужны деньги, но все равно она согласилась – в основном потому, что уж больно все это походило на такое забавное приключение. В любом случае, объяснила Кассандра, мое имя решило все. Наверное, это судьба.

Вот тогда-то я это и сказал. Боялся, она подумает, что я совсем рехнулся, но все равно взял и сказал:

– Я тебя выдумал.

– Это вряд ли, – отвечала она. – Никто меня не выдумывал. Вот она я. Хочешь потрогать?

Я поглядел на нее – на ее лицо, фигуру, глаза. Передо мной сидело воплощение всего, о чем я мечтал в женщине. Всего, о чем тосковал, обнимая других.

– Да, – признался я. – Ужасно хочу.

– Давай сначала съедим ужин, – возразила Кассандра. – Как давно ты последний раз был с девушкой?

– Я не гей, – запротестовал я. – У меня были подружки.

– Я знаю, – успокоила меня она. – Так когда была последняя?

Я попробовал вспомнить. Бригитта? Или та стилистка из рекламного агентства, с которой мы вместе ездили на съемки в Исландию?

– Года два назад, – сказал я. – Может, три. Я просто еще не встретил правильного человека.

– Однажды встретил, – напомнила Кассандра.

Она открыла сумочку – сумищу на самом деле, огромную малиновую торбу, – вытащила картонную папку и извлекла из нее лист бумаги, старый, побуревший по краям.

– Видал?

Еще бы я не видал! Рисунок не один год провисел у меня над кроватью. Девушка смотрела в сторону, словно разговаривала с кем-то за занавеской. «Кассандра, – значилось внизу, – 19 февраля 1985 г.». Даже подпись была: «Стюарт Иннес». Есть что-то неловкое и в то же время до крайности умилительное в собственном пятнадцатилетнем почерке.

– Я вернулась из Канады в восемьдесят девятом, – сказала она. – За это время родители успели расстаться, и мама хотела домой, в Англию. Мне было интересно, как там ты, что поделываешь, так что я просто взяла и поехала по твоему старому адресу. Дом стоял пустой, окна разбитые – в нем явно давно уже никто не жил. Конюшню снесли. Я ужасно расстроилась – в детстве любила лошадей, – но все равно прошла через весь дом и отыскала твою спальню. Это точно была она, даже несмотря на полное отсутствие мебели. Там все еще пахло тобой. И вот это до сих пор висело на стене. Вряд ли кто-нибудь его хватится…