Эления - Дэвид Эддингс

позднее, но кто-нибудь из священников, живущих при храме, мог еще бродить здесь, а Спархоку хотелось избежать шумных встреч.

Он привычно преклонил колена перед киотом и, поднявшись отправился по темному решетчатому коридору, ведущему из бокового нефа к главному алтарю. Впереди показался свет, тусклый, но ровный. Спархок прижался к стене и продолжал красться дальше. Вскоре он оказался перед задрапированной аркой. Осторожно отодвинув пурпурный бархат, он взглянул внутрь.

Первосвященник Энниас, облаченный не в обычную шелковую рясу, а в суровое монашеское одеяние, преклонил колена перед маленьким каменным алтарем часовни. Черты изможденного лица первосвященника были полны ненависти, побелевшие пальцы заломленных рук, казалось, вот-вот будут вырваны из ладоней. По иссеченным резкими морщинами щекам Энниаса катились слезы, дыхание агонизирующе клокотало в горле.

Лицо Спархока посуровело, рука потянулась к мечу. Убийство солдат у двери было бы бесполезным и жестоким делом. Другое дело — первосвященник, один быстрый бросок, удар, и его скверна исчезнет из этого мира.

Какое-то мгновение жизнь первосвященника висела на волоске, который держал в своей руке Спархок, впервые в жизни замысливший убийство невооруженного человека. Но вдруг Спархоку послышался девичий голос, и перед его глазами встали ее немигающие серые глаза. С сожалением он опустил бархатный занавес, и отправился исполнять свой долг перед королевой, даже в предсмертном сне протянувшей руку, чтобы не дать погибнуть его душе.

— В другой раз, Энниас, — прошептал он, затаив дыхание.

Повернувшись, он тихо пошел дальше по переходу. Склеп лежал под храмом и в него вели каменные ступени. Единственная высокая свеча в отекшем воском канделябре освещала лестницу. Спархок бесшумно переломил ее пополам, зажег оставшуюся в канделябре половинку и начал спускаться по лестнице, освещая себе путь раздобытой свечкой. Лестница внизу упиралась в дверь из тяжелой бронзы. Он обхватил рычажок запора и медленно давил на него, пока не почувствовал, что замок отворился. Мало-помалу он открыл массивную бронзовую дверь. Слабый скрип петель показался ему очень громким в мертвой тишине склепа.

За дверью была огромная низкая сводчатая комната, наполненная запахом плесени. Свеча Спархока выхватила из обширной темноты небольшое пятно желтизны. Мощные контрфорсы были покрыты паутиной, в изломанных углах скопились вековые тени. Спархок навалился спиной на дверь и медленно закрыл ее. Звук закрывшейся двери раскатился по склепу эхом роковой судьбы.

Склеп лежал глубоко под главным нефом собора. Под низким сводчатым потолком в источенных веками мраморных гробницах с пыльными свинцовыми барельефами на крышке лежали царственные властители Элении. Два тысячелетия обращались в прах в этом сыром подвале. Грешник лежал рядом с добродетельным. Глупец покоился по соседству с мудрецом. Смерть уравняла всех и всех примирила. Слепые глаза посмертных статуй по углам саркофагов привычно буравили мертвый воздух молчаливой гробницы.

Спархок пожал плечами. Он привык к горячей крови, сверкающей стали, эта холодная пыльная тишина была чуждой ему. Он не знал, что делать теперь — призрак Таниса ничего не говорил ему об этом. Поэтому он просто стоял подле бронзовой двери и ждал. Понимая, что это глупо, он все же не выпускал из руки рукояти меча, больше просто по привычке, ведь какая могла быть польза от оружия в этом святилище забвения?

Сначала он принял этот звук всего лишь за эхо собственного дыхания, слабое колебание спертого воздуха, но звук повторился и на этот раз громче.

— Спархок, — выдохнул кто-то пустым бестелесным шепотом.

Спархок поднял свой огарок, всматриваясь в заплясавшие вокруг тени.

— Спархок, — снова повторился шепот.

— Я здесь.

— Подойди ближе.

Шепот исходил оттуда, где были самые поздние захоронения и гробницы не успели еще покрыться толстым слоем пыли и паутины. Спархок сначала медленно, потом со все возрастающей уверенностью двинулся к ним. В конце концов он остановился у последнего саркофага, на котором было высечено имя короля Алдреаса, отца королевы Эланы. Он стоял перед свинцовым изображением человека, которому присягнул на верность, но к которому питал лишь малую толику уважения. Скульптор, отливавший статую, попытался придать посмертному изображению монарха царственное величие, но слабость короля сквозила и здесь — в беспокойном выражении лица и безвольном подбородке.

— Приветствую тебя, сэр Спархок, — шепот исходил из самой глубины мраморной гробницы.

— Приветствую тебя, Алдреас.

— Ты все еще питаешь ко мне неприязнь, все еще презираешь меня, мой Рыцарь?

Воспоминания о множестве обид и притеснений тотчас же вспыхнули в памяти Спархока, вспомнились долгие годы преследовавших его оскорблений и клеветы — все это он получил от человека, чья скорбная тень говорила сейчас из глубины погребального саркофага. Но жестоко и глупо поворачивать нож в сердце уже умершего. Спархок мысленно простил своему королю все обиды.

— Так никогда не было, Алдреас, — солгал он. — Ты был моим королем, и это все, что мне нужно было знать.

— Ты добр, Спархок, — прошелестел голос, — и твоя доброта разрывает мое бесплотное сердце больше, чем любой упрек.

— Прости, Алдреас.

— Я родился не для короны, — меланхолично признал бестелесный голос. — Происходило множество событий, сути которых я не понимал, и люди, которых я считал друзьями, ими вовсе не были.

— Мы знали, Алдреас, но не было возможности защитить тебя.

— Я не мог знать о тех заговорах, которыми они меня опутали, ведь так, Спархок? — тень отчаянно пыталась оправдать то, что Алдреас делал при жизни. — Я глубоко почитал Церковь и доверял первосвященнику Симмура больше, чем всем другим. Откуда мне было знать, что он обманывает меня?

— Ты не мог знать, Алдреас, — было вовсе не трудно сказать это. Алдреас больше не был врагом, и если эти слова могли утешить его одержимый виной призрак, то слова эти затруднили Спархока не больше, чем дыхание, с которым они были произнесены.

— Но я не должен был поворачиваться спиной к моему единственному ребенку, — произнес Алдреас голосом полным печали. — Это то, что сокрушает меня более всего. Первосвященник отвратил меня от нее, но я не должен