Каждые сто лет. Роман с дневником - Анна Матвеева

– В швейцарском контракте всё указано, – ответила Влада. – Я хотела тебе написать сначала, но подумала – вдруг скажешь, что тебе не до меня. Просто купила билет и вот, прилетела. – Она всхлипнула.

Дома никого не было, мама уехала к Андрюше и пробудет там до вечера. Княжна после своего героического поступка ушла в ожидаемый запой. А мне провидение отправило живую посылку из Петербурга, чтобы не мучилась фантомными болями испарившегося Долга.

Гостья тоскливо озирала наш скромный интерьер, где не было ни сфинкса, ни колонн, ни филиппинской домработницы. Угрюмый нищенский уют, на который лучше не смотреть чужими глазами – да и своими, честно сказать, тоже. Глаза б мои не видели облысевшего ковра и продавленного дивана. Надо предупредить Владу, что спать на нём лучше всего по диагонали, тогда наутро не будет болеть спина.

– Я хотела в гостиницу, но Пётр все мои карты заблокировал, – сказала Влада. – И мне лучше сейчас не быть одной, психолог сказал…

Она села на диван, и тот застонал человеческим голосом. Влада, не ожидавшая такого вероломства, тут же вскочила на ноги и глянула на диван с таким обиженным лицом, что я не выдержала и рассмеялась во весь голос. И Влада тоже стала смеяться вместе со мной – правда, она при этом ещё и плакала и, конечно, размазала по лицу косметику, но на такие мелочи в нашем доме всем давно наплевать.

Свердловск, сентябрь 1924 г. – июль 1926 г.

15 сентября 1924 г.

Костя по-прежнему целые дни проводит в институте, но теперь меня это уже не удивляет. Так было – и так должно быть. Кроме того, мы далеко живём, нет никакой возможности ходить два раза, а своих дел Костя раньше 6 вечера кончить не может. Так уж и приходится считаться с ним. Костя – и председатель комиссии по охране научных и художественных ценностей в Екатеринбурге, и неутомимый исследователь уральских минералов. Изумруды, асбест, платина, колчедан, мышьяк, а более всего вольфрам – вот имена, звучащие в нашем доме не реже, чем Юля, Миша и Андрей! Другая важная тема – музей и лаборатория при музее, о которых Костя готов говорить бесконечно.

Раньше я всё надеялась, что он только временно занят, это организационная работа и так далее. Думала, что придёт время, когда всё устоится и он будет дома чаще. Да и сам Костя всё обещал: погоди, вот скоро будем больше вместе, стану проводить с тобою вечера, и я верила, а теперь убедилась, что этому верить нельзя, как и многому из того, что Костя говорит. Он искренне верит в свои намерения, но сам находится во власти своей натуры, и всегда будет то, что было прежде, – Костина работа сама по себе, работа, его поглощающая и существующая на первом плане, и будем мы сами по себе.

Я здесь на первом месте, потому что ещё нужна, потому что другой жены в силу лет и нелюдимости у Кости не будет, да и подруга ему требуется, и некоторый минимальный отдых – поцеловать ручку, рассказать новость. Нужна я ещё и как секретарша, пусть и плохая: всё-таки, если прижать, так напишет или переведёт.

Дети существуют больше как некоторые придатки ко мне. Есть жена, есть дети, есть семья… Значит, у человека жизнь полная! Но на самом деле, когда Костя приходит домой, все уже пообедали. Юля читает у себя в комнате, Андрюша тоже, Миша или играет, или его нет – на уроках. Костя обедает, читая газету, потом ложится или садится заниматься, после опять пьёт чай – в 11 или 12 часов. Если дети что-нибудь сделали не так, он почти не реагирует, замечает главным образом беспорядок на столе или в комнате. Бывает, спросит ещё что-нибудь Мишу, вот и всё.

Мои усилия создать весёлую дружную семью рассыпались. Сама я первая сдалась – у меня уж нет сил быть им товарищем и другом, а глупые жизненные условия постоянно сталкивают детей и порождают дурацкие конфликты, разрешать которые я не в силах.

В Петрограде мучила вечная нужда, и я вечно отсутствовала из дому за уроками – это был первый толчок. Тут, на Урале, вечное хозяйничанье, хождение за покупками, занятия, а главное, болезни, отсутствие сил…

Я не помню, чтобы хоть раз Костя поднимал вопрос о том, что надо детей учить; выходило так, что мать их может всему учить, и мать учила, пока была в силах. Но ведь здесь надо всё делать серьёзно, увлекаться, не отклоняться. А как учить, когда он же первый отрывает от занятий? Если нет прислуги, мне надо и то и другое сделать. Цику и Мишу ещё кое-как учила, потом уж сил не хватило, и я начала устраивать их в школе. Первая попытка была ужасна.

Теперь положение такое: Миша учится на 7-м курсе техникума, его считают способным и прочат в пианисты. А сам он упорно твердит, что музыкантом не будет. У него хорошие способности вообще, он мог бы стать инженером или даже учёным, как отец, но он неуч, ничего не знает. Время у Миши занято приготовлением уроков, гармонией, ансамблем, он идёт по пути профессионала-музыканта, с которого ему, может быть, трудно будет свернуть, а между тем его музыкальные способности, возможно, не так велики.

А Юля – та совсем невежда, и притом злостная, она не любит и не хочет учиться. У неё оказались большие способности к рисованию, и, к счастью для неё, она заинтересовалась, но у этой девчонки такая страсть ко всему внешнему, к блеску, к нарядам, что она в душе мечтает лишь о сцене. Наша уединённая сумрачная жизнь только подливает здесь масла в огонь. Но сцены я справедливо боюсь: затронутые лёгкие, слабые связки – что тут выйдет? Да и есть ли способности? А красивая мордочка только погубит Юлю среди этой толпы лёгких на чувства людей. Да и сама она, по-видимому, весьма влюбчивая особа. Андрюшу я отдала в школу-семилетку, в четвёртую группу первой ступени. Ему там делать нечего пока. Он и так шалун, а при наличии свободного времени становится невозможен.

Костя себе выдумал особую диэту, питается теперь только молоком и кашами, яйцами и киселём. Иногда съедает кусочек ничтожный варёного мяса и берёт нашего супу, сливая предварительно весь жир. Уверяет, что эта диэта ему полезна и что он себя значительно лучше чувствует и работоспособнее будто бы стал.

2 мая 1926 г.

Сегодня ждала Костю из Москвы, но пока безуспешно. Мне уже без него скучно, хотя надо признаться, что жизнь в его отсутствие идет ровнее, спокойнее, и досуга у меня больше. Всё время его командировки я помаленьку читала, занималась шведским и английским. Чувствую себя сносно, даже временами хорошо. Я себя сейчас, беременная, лучше чувствую, чем последние годы вообще и чем когда-либо во время прежних беременностей.

Это может быть странно, но когда я пересмотрела свою прошлую жизнь, то сообразила, что я все 6 раз, когда носила, была полуголодная и работала сверх сил, кроме, пожалуй, когда ждала Юлю, но и тогда питалась только-только сносно. Сейчас уж я ем как никогда не ела и веду довольно спокойный, если не считать досад, причиняемых детьми, образ жизни.

У детей способность затевать ссоры из-за ничего, но кончаются они всегда плохо, так как доводят меня до белого каления. Сегодня Андрюша стал рассказывать Мише содержание «Николаса Никльби», и из-за этого вышла чуть ли не драка, так как Юля эту книгу читает и не желает знать, что будет дальше, ей это хуже всего, поэтому она пришла ко мне с жалобами. Ход истории всегда одинаковый. Сперва мои попытки спокойно разъяснить ей, что беды никакой особенно не произошло, потом внезапное падение на постель, потом беготня за увёртывающимся Андрюшей, потом в него кидают подушкой, а меня упрекают в потворстве, потом я сама теряю терпение и самообладание, и тогда всё успокаивается, как будто только и надо было, что достигнуть этого результата.