Леонид Леонов - Захар Прилепин

Десять лет назад, сразу после выхода «Молодой гвардии» Фадеева, Леонов говорил Чуковскому, что роман этот — плохой: «…какая структура у клёна, какая структура у самшита, медленно создаются новые клетки. А вон за окном ваш бальзамин — клетки увидишь без микроскопа, огромный, в три месяца достиг высоты, какой клёну не достичь и в 12, — но трава, бурьян. Таков и фадеевский роман». Чуковский записал эту фразу тогда в дневнике.

Теперь пришло время самому Леонову задуматься: что есть его творчество: самшит или… а?

В 57 лет он чувствует себя стариком. Мало кто из общавшихся тогда с ним мог подумать, что Леонову предстоит прожить ещё долгие, долгие годы. Напротив, люди видели писателя с надорванным здоровьем и расшатавшейся психикой.

Критик Евгений Сурков, с которым у Леонова заладились дружеские отношения, так описывал писателя в феврале 1957 года: «…он поразил меня тоскливым, почти безнадёжным настроением. После болезни рот чуть скривился, левый глаз немного меньше другого, от этого в лице (оно стало сморщенным, бабьим) что-то жалкое».

В том же месяце критик запишет в дневнике слова писателя: «Больше печатать ничего не буду. Хватит!»

И ещё через месяц, в марте, Сурков добавит несколько печальных штрихов к портрету писателя: «Леонов тусклый, смятый какой-то, как будто в нём всё время бегут тучи, тяжёлые, дымчатые, быстрые».

Седьмого апреля 1957 года Сурков записывает слова Леонова: «Я не знаю, какой я писатель. Нет, я не кокетничаю, вы не подумайте, что юродствую. Я действительно не знаю, занимаю ли место в русской литературе. Знаю, что задачи ставлю большие, работаю много, как никто, а что выходит — не знаю. Нужен я кому-нибудь?»

* * *

Сложившаяся ситуация будет исправляться понемногу, шаг за шагом.

В марте 1957 года на экраны выходит следующая, после «Нашествия», полноценная кинокартина по Леонову: «Обыкновенный человек», экранизация комедии, законченной накануне войны. Сценарий Леонова и Михаила Ромма, режиссёр Александр Столбов, больше, кстати, не снявший ни одного фильма. В «Обыкновенном человеке» были задействованы кинозвёзды той поры: Василий Меркурьев, Серафима Бирман, а также недавно начавшая работать в кино Ирина Скобцева… Фильм этот станет, пожалуй, одной из самых успешных экранизаций Леонова.

С другой стороны, писатель вновь начнёт спасаться тем, чем спасался во все времена: работой. Снимет с полки в апреле того же года не издававшегося двадцать лет «Вора», и — как всегда с ним бывало — начнёт понемногу править книгу; и делом этим увлечётся.

С третьей стороны, Леонова, наконец, уважат: настолько крепко, насколько возможно. В 1957 году будет решено ввести новую, самую главную литературную премию — Ленинскую. Сталинской-то уже нет.

Переберут возможных кандидатов, чтобы зачин был громкий и стопроцентно точный. И Леонов станет единственным и безусловным кандидатом.

Двадцать второго апреля 1957 года ему будет присуждена Ленинская премия за роман «Русский лес».

С этой поры в своей природоохранной деятельности Леонов получит серьёзный иммунитет. И за лесные дела возьмётся с новой силой. Рядом с Леоновым организуется круг единомышленников и помощников — из числа литераторов, журналистов, общественных деятелей.

Уже 23 апреля в «Правде» публикуется беседа с Леоновым «Создадим общество друзей природы!». Спустя две недели, 7 мая, в «Литературной газете» выходит статья Леонова и его сотоварищей писателей Анны Караваевой, Виталия Закруткина, Евгения Пермитина «О нашем зелёном друге». В июне в «Комсомольской правде» появится новое интервью Леонова об охране природы. Надо честно признать, что советская пресса не особенно увлекалась подобной тематикой: и в предыдущие, и в последующие годы статьи на экологические темы не выходили в центральных изданиях по несколько лет кряду. В этом смысле неустанное леоновское напоминание о проблеме дорогого стоит.

В марте 1958 года Леонов будет вновь избран депутатом Верховного Совета СССР. В качестве депутата он так же неустанно встречается с работниками лесного хозяйства.

Так, шаг за шагом, с «Русского леса» начнётся эпоха, когда писательский голос будет в общественной жизни объективно весомым.

Советская власть взрастила преданных ей «инженеров человеческих душ», наделила их авторитетом и званиями, издала их книги миллионными тиражами — и отныне была вынуждена прислушиваться к ним. Не слушаться, о, нет — но всё-таки считаться.

Десятки депутатских запросов, сделанных Леоновым, звонки, письма, просьбы — вся эта работа спасла тысячи и тысячи деревьев по всей стране.

Леонов шаг за шагом совершит по тем временам почти невозможное: легализует саму возможность критики если не верховной власти, то отдельных её составляющих, — например Министерства лесной промышленности.

Не всё конечно же удавалось сделать, не через все препоны пройти — но попробовал бы иной писатель в наши дни, спустя пол века после тех событий, повлиять на ту же варварскую вырубку: о, как бы на него посмотрели те, к кому он обратился… А вернее, никто бы на него и не посмотрел даже.

После «Русского леса» ещё в 1956 году возвысит голос другой патриарх советской литературы, Михаил Шолохов: он выступит в защиту озера Байкал.

Благословлённое Леоновым, взрастёт новое поколение хранителей и радетелей русской природы: Владимир Чивилихин, Борис Рябинин, Борис Можаев, Валентин Распутин, Виктор Астафьев…

О их деятельности в последующие три десятилетия стоит писать отдельную работу.

Самый очевидный и громкий пример: это они, Леонов, Распутин, Астафьев, 20 декабря 1985 года выступят в газете «Советская Россия» с открытым письмом против переброски северных рек. И проект остановят.

* * *

Порой кажется, что защита природы с каждым годом для Леонова становилась каким-то противовесом всё большего его отчуждения от человечества. В конечном итоге он стремился спасти всякое живое существо на земле уже не во имя человека, а от человека: чтобы хоть что-то осталось после неудавшегося Божьего творения со всеми его кровавыми утопиями.

В этом смысле леоновские заботы о русском лесе безусловно продолжают не столько литературную задачу собственно «Русского леса», сколько являются логичным завершением всей его творческой деятельности, почти неформулируемым образом сочетавшим истинный русский патриотизм и нежность к русской почве, с имморальным отношением к человеку вообще.

А тогда, на исходе 1950-х, словно бы в награду Леонову за долготерпение и крепкое человеческое постоянство, литературная его судьба начинает выправляться в сторону признания, близкого к абсолютному.

Летом, 16 июня 1957 года, пройдёт премьера «Золотой кареты» в Театре имени Ленсовета в Ленинграде. В том же году 2 ноября состоится премьера той же пьесы во МХАТе — и станет, наконец-то, первой, после краткое время шедших там же «Унтиловска» и «Половчанских садов», постановкой, которую мало того что не запретили — но и в основном тепло приняли в прессе.