Адам Бид - Джордж Элиот

Да, мистер Ирвайн был действительно прав. Артуру казалось, что в комнате недоставало воздуха для удовлетворения его обновленной жизни, когда он прочел в письме это место. Он открыл настежь все окна, стремглав бросился из комнаты подышать декабрьским воздухом и приветствовал всех, кто только ни говорил с ним, самою пылкою веселостью, будто получил известие о новой победе Нельсона. С тех пор как он находился в Виндзоре, он в этот день впервые чувствовал себя в истинно ребяческом настроении духа: бремя, тяготившее его, исчезло, преследовавший его страх миновал. Он думал, что мог теперь победить свою горечь относительно Адама, мог предложить ему свою руку и просить его снова быть ему другом, несмотря на это неприятное воспоминание, от которого все-таки будут разгораться его уши. Его сшибли с ног, и он был вынужден сказать ложь: чтоб вы там ни делали, а от подобных вещей остается рубец. Но если Адам был снова тем же в прежнее время, то и Артур желал быть тем же человеком, желал, чтоб Адам принимал участие в его делах и в его будущности, как он желал того до проклятой встречи в августе. Он даже сделает для Адама гораздо более, чем сделал бы прежде, когда он вступит во владение имением; муж Хетти имел на него особенные притязания; сама Хетти должна будет чувствовать, что неприятности, которые она перенесла чрез Артура в прошедшее время, вознаграждались ей вторично. И действительно, она не могла чувствовать очень глубоко, если так скоро решилась выйти за Адама.

Вы ясно замечаете, какого рода картину представляли Адам и Хетти в панораме мыслей Артура на его пути домой. Март наступил, их свадьба должна совершиться скоро, быть может, они уже были женаты. И теперь действительно было в его власти сделать многое для них. Очаровательная, очаровательная маленькая Хетти! Эта крошечная кошечка не думала о нем и вполовину так, как он заботился о ней, потому что он все еще питал к ней безрассудные чувства, почти боялся увидеть ее, право, даже не очень-то засматривался на других женщин с тех пор, как расстался с нею. Крошечная фигура, идущая ему навстречу в роще, окаймленные темною бахромой детские глаза, прелестные губки, приготовляющиеся поцеловать его, – эта картина не утратила своей силы в течение месяцев. И она, вероятно, нисколько не переменилась. Невозможно было подумать, как он может встретиться с ней: он непременно почувствует трепет. Странно, как продолжительно влияние такого рода! Уж, конечно, теперь он не был влюблен в Хетти, несколько месяцев он серьезно желал, чтоб она вышла за Адама, и ничто так не содействовало его блаженству в эти минуты, как мысль о их свадьбе. Преувеличивающее действие воображения заставляло сердце его все еще биться несколько скорее при мысли о ней. Когда он снова увидит крошечное существо в действительности женой Адама, занятым совершенно прозаическою работою в своем новом доме, он, может быть, удивится возможности своих прежних чувств. Благодарение Богу, что все это приняло столь счастливый оборот! У него будет теперь изобилие дел и интересов, которые наполнят его жизнь, и он не будет более находиться в опасности снова разыгрывать роль безрассудного.

Как приятно хлопанье бича ямщика! Как приятно спешить в быстром спокойствии мимо английских ландшафтов, столь похожих на те, которые находятся на его родине, только не столь очаровательных. Здесь был ярмарочный город, очень похожий на Треддльстон, где герб соседнего лорда, владетеля усадьбы, красуется над вывеской главной гостиницы; потом одни поля и изгороди, их близость с ярмарочным городом наводили на приятное предположение о высоком найме; потом страна принимала более нарядный вид: леса попадались чаще, местами виднелся белый или красный домик на умеренной возвышенности или показывались его балконы и крыша с трубами между густых масс дубов и вязов, масс, имевших красноватый цвет от ранних почек; непосредственно затем расстилалась деревня; небольшая церковь с красною черепичною кровлею имела скромный вид даже между пострадавших от времени деревянных на каменном фундаменте домов; старые, позеленевшие надгробные камни заросли крапивой; ничего свежего и ясного, кроме детей, широко раскрывавших глаза при виде быстрой почтовой коляски, никакого делового шума, кроме раскрытой пасти дворняжек таинственного происхождения. О, какая красивая деревня Геслоп в сравнении с этой! И она не будет так запущена, как эта. Он произведет деятельные починки во всех фермерских строениях и избах, и путешественники в почтовых каретах, которые поедут по россетерской дороге, будут только восхищаться его деревнею. Адам Бид будет иметь главный надзор над всеми исправлениями: он имел теперь свой пай в делопроизводстве Берджа, и, если он захочет, Артур пустит некоторую сумму в их дела и в год или два скупит пай старика. О, это была весьма дурная ошибка в жизни Артура, это дело прошлого лета, но он загладит все это в будущем. Сколько людей сохранили бы в сердце чувство мстительности против Адама, но он нет! Он решительно подавит в себе всю мелочность подобного рода, потому что, конечно, он был очень и очень виноват; и хотя Адам обошелся с ним резко и сурово и поставил его в тягостное затруднение, но бедный малый был ведь влюблен и действовал по справедливому побуждению. Нет, у Артура не было дурных чувств в сердце ни против одного человеческого существа; он был счастлив и готов сделать счастливым всякого, кто бы только ни встретился с ним в жизни.

А! вот наконец и дорогая старая деревенька Геслоп, покоящаяся на холме, нисколько не утратив своего характера тихой старой местности, освещенная мягкими лучами позднего послеобеденного солнца, и против нее высокие покатости бинтонских холмов, а под ними пурпуровидный, темный, как бы висящий лес и, наконец, бледный фасад аббатства, виднеющийся сквозь дубы Лесной Дачи, как бы с нетерпением ожидающий возвращения наследника.

«Бедный дедушка! и он лежит там мертвый. Он также был некогда молодым человеком, который также вступал во владение имением и составлял различные планы. И все-то так на свете! Тетушка Лидия, должно быть, очень грустит, бедняжка! Но она будет пользоваться такою же полною свободою, какую она дает своему жирному Фидо».

На Лесной Даче с нетерпением прислушивались к шуму Артуровой коляски; то была пятница, и похороны были уже отложены на два дня. Прежде чем коляска въехала на двор, усыпанный крупным песком, все слуги дома собрались, чтоб встретить его важным, безмолвным приветствием, приличным дому, где обитала смерть. Может быть, месяц назад им было бы трудно сохранить на лицах приличную грусть, когда мистер Артур приехал бы господином; но в этот день на сердце главных слуг лежало тягостное чувство, проистекавшее от другого обстоятельства, а не только от смерти старого сквайра, и не один из них пламенно желал находиться в этот день за двадцать миль, как мистер Крег, и знать, что станется с Хетти Сор-рель, с хорошенькой Хетти Соррель, которую они привыкли видеть каждую неделю. Они имели привязанность домашних слуг, которые любят свои места, и нисколько не были склонны сочувствовать во всем объеме суровому негодованию арендаторов против молодого сквайра, но скорее готовы были извинить его. Тем не менее старшие слуги, которые столько лет находились в отношениях хороших соседей с Пойзерами, против воли сознавали, что давно ожидаемое событие – приезд молодого сквайра – было лишено всякого очарования.

Артуру вовсе не показалось удивительным, что слуги имели серьезный и грустный вид, он сам был очень тронут, когда увидел всех их и чувствовал, что теперь наступали новые отношения его к ним. Это было известного рода патетическое волнение, в котором заключается больше удовольствия, чем неприятности, которое, может быть, самое восхитительное из всех чувств для человека добродушного, сознававшего в себе власть удовлетворить своему добродушию. Его сердце было полно приятных ощущений, когда он сказал: