Концерт Чайковского в предгорьях Пиренеев. Полет шмеля - Артур Мерлин

я заранее знал, что потребуется подтверждение, я нашел бы кого-нибудь. Но откуда же знаешь о таком? Можно было пойти в вагон-ресторан. Там всегда сидят командировочные из нашего города. Кто-нибудь из них знаком со мной. В лицо хотя бы… Но в последний раз я не ходил в вагон-ресторан. Может быть, проводник?

Я так и сказал. Потом мне пришло в голову:

— Слушайте, — сказал я. — Я же утром девятнадцатого был уже дома, в театре. Это все могут подтвердить. Как же я там мог оказаться, если бы не выехал вечером восемнадцатого?

Следователь задумался.

— Самолетом, — вдруг сказал он. — Самолетом можно за час долететь.

Глаза его загорелись.

— Должен вас огорчить, — ответил я. — К нам в город самолеты рейсовые не летают. Раньше летал один отсюда, а теперь — нет. Говорят, невыгодно. Вы же не думаете, что я нанимал самолет частным образом.

Я усмехнулся:

— Мы же не в Америке живем. Даже при всем вашем богатом воображении…

— Ладно, это мы проверим, — сказал упорный следователь. Вид у него был разочарованный. Потом я понял, что он очень хотел поймать убийцу, и надеялся, что убийца — это я. Было бы так удобно, если бы я оказался убийцей. Ловить не надо, хватать не надо. Уже пришел и здесь. Только конвой позвать и можно отчитываться о поимке злодея…

Не получилось.

— Теперь следующий вопрос, — сказал следователь. — За время вашего пребывания в квартире Ларисы Михайловны, не заметили ли вы чего-то необычного? Подозрительного?

Интересно, что он имел в виду?

— Может быть, вы все же расскажете мне, что произошло и к чему ваши вопросы? — спросил я. — Мне будет тогда легче понять о чем вы спрашиваете. Что вы имеете в виду? Какого рода необычные факты я должен был заметить?

Следователь задумался. Потом решил сказать все. Уж поскольку привлечь меня в качестве обвиняемого не получалось, он подумал, что можно привлечь меня как свидетеля.

— Дело в том, — сказал он. — Что Лариса Михайловна убита. Что вы об этом думаете?

Меня словно обухом по голове ударили.

— Как убита? — только и спросил я.

Следователь понял меня конкретно:

— Она задушена, — сказал он коротко. — Задушена в собственной квартире. Даже не в собственной…

Он замолчал. Я же сидел, как пришибленный.

Вот это да, подумал я. Этого я уж никак не мог ожидать.

— Знаете, — сказал я наконец. — Давайте я пройдусь по улице, покурю. Мне нужно подумать. Это такое неожиданное известие…

— Только недолго, — произнес следователь. — Я вас понимаю. Если это для вас неожиданно, то конечно… Погуляйте. Потом приходите и мы продолжим.

Я вышел на улицу и стал медленно гулять по улице Якубовича. Погода была, правда, не для прогулок, но теперь я уже совсем не обращал на это внимания.

Кто мог убить Ларису? Ответ был ясен, как день — Шмелев. Но зачем? Он ведь добился всего, чего желал. Ценности отобрал, Васю убил. Ларису себе подчинил. Или он не хотел оставлять ее в живых после того, что она знала о нем? Она стала не нужна ему, как лишний свидетель его злодеяний?

Не случайно она так тревожилась. Не случайно, значит, она вдруг с тоскливой безнадежностью стала просить меня взять ее с собой. А я отказал ей. Причем, в грубой форме.

Нет, конечно, мое мнение о ней не могло измениться. Шлюха и предательница, виновница гибели моего брата. Да еще бесстыдно отдавшаяся на следующий день после похорон.

Однако, теперь я чувствовал себя неуютно. Ведь если бы я взял ее с собой, она была бы жива.

— Поделом, конечно, — говорил я себе. — Собаке — собачью смерть. На что она рассчитывала, связавшись с этим бандитом? Это вообще Божье наказание. Она задушена — это как бы месть за предательство.

Впрочем, тут мне себя полностью убедить не удалось. Смерть — это все же смерть. И знать, что женщина, которую ты видел три дня назад, теперь мертва — это не может радовать нормального человека. Никто не заслуживает того, чтобы его убивали. Даже предательница и бесстыжая шлюха…

И все правильно говорится в Библии. «Мне отмщение и аз воздам» — говорит Господь. И Он не лжет. «Бог остается Богом чудес» — как сказано в другом месте Священных Писаний…

Я вернулся к следователю. За время моего отсутствия он, вероятно, уже перестроился и изменил характер своих вопросов ко мне.

— Кто такой гражданин Мамедов? — спросил он меня неожиданно.

— Кто-кто? — даже привстал я.

— Мамедов Махмуд Гасан-оглы, — прочитал по бумажке следователь и опять уставился на меня. — Когда и где вы с ним познакомились?

Я опешил. Совершено неожиданный вопрос.

— К счастью, — ответил я медленно. — К счастью никогда и нигде я не знакомился ни с какими Махмудами… Объяснитесь. Я вас не понимаю.

— И вы никогда не слышали про этого человека? — спросил следователь.

Я отрицательно покачал головой:

— Может, только по телевизору. Там часто фигурируют разные люди в папахах. Но это не значит быть знакомым. Впрочем, я ничего не знаю о человеке с таким именем.

— Дело в том, — задумчиво сказал следователь, перебирая бумажки на своем столе, — что за неделю до своей трагической гибели ваш брат подарил свою квартиру этому человеку. Квартира приватизирована, находилась в частном владении вашего брата. И он оформил дарственную на нее на имя гражданина Мамедова. Поэтому я и спросил вас, не слышали ли вы про этого человека.

— Конечно нет, — сказал я, пораженный. — А кто это такой?

— Мы его допросили, — ответил следователь. — Поскольку случилось убийство, а на следующий день этот гражданин явился с бумагами оформлять квартиру на свое имя, мы его задержали. И он сказал, что ваш брат подарил ему квартиру. Бумаги все в порядке, так что нам ничего не оставалось, как отпустить его.

— Но это же совершенно невозможно, — закричал я. — Зачем брату было дарить свою единственную квартиру совершенно незнакомому человеку?

— Это вы так говорите, — возразил следователь. — А гражданин Мамедов объяснил, что они знакомы и что он оказал вашему брату крупную услугу, за что тот и подарил ему квартиру. Он сказал, что ваш брат благодаря этой услуге заработал огромные деньга. Так что по его словам, все логично.

— Где же эти деньги? — спросил я с сарказмом. — Лариса перед моим отъездом занимала у меня триста тысяч. Люди с огромными суммами так не поступают.

— Мамедов говорит, что он не знает, куда ваш брат и его жена девали деньги. Он говорит, что это их дело, а не его. Его же дело — это дарственная в его руках.

— Но все же очевидно, — сказал я,