Фантом - Николай Лузан

— Скоро опять за него сядем. Дадут пинка Саакашвили, и станем друзьями! — заявил Быстроног.

— В этом, Боря, и состоит твое заблуждение! — не разделял его оптимизма Лакоба.

— Нет тут никакого заблуждения! Я десять лет прожил в Грузии! — завелся Быстроног.

— Боря, тихо и без рук! Давай искать истину на дне кувшина, — вмешался в спор Кочубей.

— И это будет правильно! — живо откликнулся на это предложение Олег и разлил вино по стаканам.

Станислав поднял тост за встречу, а затем они дружно навалились на салат. К этому времени подоспели снятые с пылу с жару хачапури-лодочки, и очередной тост внес оживление. Олег к месту вспомнил анекдот про тупого доцента. Тему подхватил Юрий и рассказал, чем командир взвода отличается от профессора. Она набирала обороты. А Николаю не давала покоя статья и комментарий Лакобы. Воспользовавшись паузой, он вернулся к разговору:

— И все-таки, Станислав, извините за настойчивость, но хотелось бы знать: в чем состоит наше заблуждение в оценке отношений России с Грузией?

— Стоит ли тратить время — это долгая история, — вежливо заметил он.

— А нам спешить некуда? Лучше здесь, чем в городе? Там такое пекло. Мы с удовольствием послушаем, — заинтересовался темой Остащенко.

— Хорошо! — согласился Лакоба и предложил: — Только не торопитесь осуждать автора статьи, кстати, русского Епифанцева, и спешить с выводами.

Юрий с Николаем энергично закивали головами, и Станислав начал с исторического экскурса:

— Мнение о том, что Грузия стойко стояла на страже российских интересов на Кавказе — это миф, который искусно формировался грузинской княжеской элитой, а позже партийной номенклатурой, и охотно принимался как в монархическом Петербурге, так и в большевистской Москве.

Заявление Лакобы тут же вызвало резкую реакцию со стороны Остащенко:

— А как же быть с Багратионом, Чавчавадзе, Кантарией?

— Юра, чему тут удивляться, когда хозяином страны тридцать лет был грузин Сталин, — напомнил Быстроног.

— Боря, причем тут Сталин? У грузин каждый десятый с войны не вернулся, — обратился к цифрам Остащенко.

— Белорусы потеряли каждого четвертого, и что? — задался вопросом Кочубей.

— Ребята, плохих или виновных народов не бывает! Речь надо вести о тех, кто ими правит, — отметил Станислав.

— Это понятно, рыба гниет с головы! — согласился Остащенко.

— Нет, Юрий, с Грузией и ее вождями не все так просто, — возразил ему Олег.

— А, все они одним миром мазаны! Что Сталин, что Шеварднадзе!

— Речь не о них, а о стиле правления грузинской элиты! В нем есть одна важная особенность, на которую мало кто обращает внимания, — подчеркнул Станислав.

— Да какая там особенность? Всегда одно и то же: лапшу на уши народу навесить, а себе скрысятничать, — отмахнулся Остащенко.

— Юра, дай хоть Станиславу сказать, — попросил Кочубей.

— Все молчу! — заверил Остащенко, склонился над хачапури и принялся ловить яичный желток.

Николай, заинтригованный заявлением Лакобы, забыл про обед и с нетерпением ждал продолжения необычной версии отношений России и Грузии. Тот, польщенный вниманием, приступил к ее изложению:

— Так вот, если беспристрастным взглядом посмотреть на недавние события в Грузии и «предания старины глубокой», будь то цари, партийные вожди или нынешние ультрадемократы, усматривается одна и та же интересная особенность: во все времена они действовали одинаковым образом и демонстрировали одну и ту же модель поведения — искусную мимикрию под личину верного союзника очередного властителя Кавказа. Этот стиль правления сформировался не сегодня, не вчера, а три столетия назад, когда в схватке за Кавказ сошлись такие титаны, как Персия и Турция. Территория, которая в современных представлениях ассоциируется собственно как Грузия, была поделена между ними: Имеретия и Мингрелия отошли к Турции, а Картли и Кахетия — к Персии.

— О, когда это было! С того времени столько воды утекло. Сейчас все по-другому, — скептически заметил Быстроног.

— Боря, не спеши, дослушай до конца! — не согласился с ним Кочубей и попросил: — Станислав, мы все внимание! Так в чем суть той модели?

— В том, что в своих отношениях с сильными мира сего грузинские правители исповедовали и исповедуют принцип: «Не можешь победить — задуши в объятиях», — пояснил Лакоба и продолжил рассказ. — Прошло около двух десятилетий, как Картли и Кахетия вошли в состав Персии, а грузинская знать уже стала почти своею при дворе шаха. О ее весе свидетельствует тот факт, что шах Аббас I хорошо владел грузинским языком. В истории трудно найти другой такой пример, когда бы властелин говорил на языке вассалов. Проведение военной реформы в армии он поручил не кому-нибудь, а грузинскому князю Ундиладзе. Управление столицей — Исфаганом почти целое столетие осуществляли выходцы из грузинских княжеских родов. Поразительно и другое: в тех интригах, что плелись при шахском дворе, многие знатные персы поплатились головами, но не грузины. Они чувствовали себя как рыба в мутной воде. Царь Картли — Теймураз трижды терял и трижды возвращал себе трон и при этом каждый раз умудрялся избежать тюрьмы и сумы…

— Это же надо? Вот прохиндей! — поразился Кочубей.

— А что, разве в России им плохо жилось? Катались как сыр в масле! — напомнил Быстроног.

— Это уже другой зигзаг в поведении правящей элиты Грузии, — отметил Станислав и снова обратился к ее истории. — После смерти Надир-шаха Персия погрязла в междоусобных войнах, и над Грузией нависла грозная тень Османской империи. Правитель Картли — царь Ираклий II — бросился искать спасения в Санкт-Петербурге, и его мольба была услышана. 24 июля 1783 года в крепости Георгиевская князь Потемкин вместе с князьями Багратионом и Чавчавадзе подписали известный Георгиевский трактат. Россия перешагнула через Кавказский хребет, оставив за спиной враждебно настроенных воинственных горцев, чтобы защитить братьев по вере. За этот свой шаг она заплатила огромную цену. Большая Кавказская война затянулась на целых пятьдесят лет и унесла сотни тысяч человеческих жизней.

— До сих пор расхлебать не можем, — мрачно обронил Быстроног.

— То, что случилось на Кавказе двести лет назад, я имею в виду приход России, то случилось, — констатировал Лакоба. — Так вот когда в Исфагане узнали об этом союзе Ираклия, то потеряли дар речи от подобного вероломства. Под защитой русских штыков он платил презрением своему бывшему хозяину — шаху и торопился засвидетельствовать преданность новому. В Тифлисе посланцы Екатерины таяли от радушия грузинской знати, а в холодном Петербурге ее пылкие речи во славу России согревали сердца вельмож сиятельного двора.

Предав своего прежнего хозяина — персидского шаха, Ираклий первым делом принялся откусывать «лакомые куски» от разваливавшейся империи. Опираясь на мощь батальонов кавказских егерей, он захватил Гянжинское и Эриванское ханства. Аппетит, как говорится, приходит во время еды, используя нарастающее соперничество между Россией и Турцией за господство над Кавказом, Ираклий попытался проглотить Менгрельское царство. Это явно не понравилось в Стамбуле, и тогда, чтобы не дразнить грозного соседа, он вступил с султаном в тайные переговоры.