12. Битва стрелка Шарпа. 13. Рота стрелка Шарпа (сборник) - Бернард Корнуэлл

и я к вам вернусь! – Он не знал, как это сделать, но он это сделает. Обернулся к сержанту, указал на семистволку, которая висела у того на спине. – Дай сюда!

Хейксвилл покорно протянул ружье и патронную сумку, и Шарп повесил семистволку на плечо, рядом со штуцером. Взглянул на сержанта:

– Я вернусь. Помни об этом. – Он наклонился, подобрал кипу мундиров, зажал под мышкой и, хромая, пошел прочь.

Он знал, что Хейксвилл выместит зло на стрелках, но знал и другое: сержант унижен, все видели его уязвимость, а роте – роте Шарпа – довольно и этого.

Маленькая победа, может быть даже пустяковая. Но с нее начинается долгое победное шествие, которое должно закончиться в бреши Бадахоса.

Часть четвертая

Воскресенье, 4 апреля – понедельник, 6 апреля 1812 г.

Глава 21

Пришла весть, что французы наконец выступили – не против осадившего Бадахос Веллингтона, а против нового испанского гарнизона в Сьюдад-Родриго. Партизаны и перехваченные ими депеши, нередко еще мокрые от крови французских гонцов, говорили об одном: среди французских генералов царит разброд, им не хватает солдат, а также мощных орудий, которые остались в занятых британцами северных крепостях.

Новости подстегнули Веллингтона: он хотел покончить с осадой Бадахоса и опасался, что французы возьмут Сьюдад-Родриго. Он не доверял оставленному в городе испанскому гарнизону и торопился двинуть армию на север, чтобы поддержать решимость союзников. Быстрее! Быстрее! Быстрее! Шесть послепасхальных дней командующий бомбардировал своих генералов и штабных офицеров требованием: дайте мне Бадахос! Шесть дней батареи, установленные в развалинах форта Пикурина, непрерывно палили по брешам, сперва без заметного результата – и вдруг, почти на удивление, расшатанные камни кладки посыпались, а следом в облаке пыли сошла лавина щебня, заполнявшего внутренность стены. Потные, черные от гари канониры кричали «ура!», а пехотинцы, охранявшие батареи от новой французской вылазки, смотрели в негостеприимные бреши и гадали, какую встречу готовит враг осаждающим.

По ночам французы пытались заделать проломы. Пушки Пикурины осыпали их картечью, но все равно каждое утро брешь оказывалась заложена мешками с шерстью, так что на следующей жаре приходилось стрелять, разметывая серые клочья, пока вновь не обнажалась стена, и тогда ядра принимались ковырять ее, проделывая второй проход через стену.

Дамба по-прежнему стояла, и к югу от Бадахоса расстилалась водная гладь, не позволяя штурмующим идти напрямик, а только в обход озера, под стеной. Северные батареи обстреливали дамбовый форт, пехота рыла траншеи, пытаясь подвести их к самому укреплению. Однако траншеи пришлось бросить. Все пушки на восточной стене Бадахоса, от высокой цитадели, где гнездились ястребы, до бастиона Тринидад, стреляли по растущим траншеям; железный град сметал все живое, рушил брустверы, и от попытки пришлось отказаться. Дамба останется на месте, наступать придется в обход, и это не нравилось инженерам.

Полковник Флетчер, раненный во время французской вылазки, встал с постели:

– Время, мне нужно время! – Инженер стукнул кулаком по карте. – Черт побери, он хочет чуда!

– Хочу.

Генерал вошел неслышно. Флетчер резко обернулся, его перекосило от боли – рана еще не зажила.

– Милорд! Мои извинения, – пробасил шотландец отнюдь не извиняющимся тоном.

Веллингтон отмахнулся, кивнул ожидавшим его офицерам, сел. Майор Хоган знал, что генералу всего лишь сорок три, но выглядел тот старше. Может быть, они все постарели: осада подтачивает их, как подтачивает два бастиона. Ирландец вздохнул, зная, что этот военный совет, четвертого апреля, как он скрупулезно пометил в блокноте, вновь превратится в борьбу между командующим и инженерами.

Веллингтон вынул собственную карту, развернул, придавил углы чернильницами.

– Доброе утро, джентльмены. Расход боеприпасов?

Артиллерийский полковник придвинул к себе бумаги:

– Вчера, милорд, тысяча сто четырнадцать двадцатичетырехфунтовых и шестьсот три восемнадцатифунтовых, – ровной скороговоркой доложил он. – Одна пушка взорвалась, сэр.

– Взорвалась?

Полковник перевернул лист бумаги:

– Двадцатичетырехфунтовка в третьей батарее, милорд. Переложили пороха. Трое убитых, шесть раненых.

Веллингтон засопел. Хоган всегда дивился, как генерал подавляет своим присутствием. Может быть, дело в проницательных голубых глазах, а может, в неподвижном лице и крупном, с горбинкой носе. Большинство офицеров в комнате были старше Веллингтона, и все же они, за исключением разве что Флетчера, благоговели перед ним.

Командующий, скрипя карандашом, записал цифры на листе бумаги. Вновь взглянул на артиллериста:

– Порох?

– Хватает, сэр. Вчера подвезли восемьдесят бочек. Можем стрелять еще месяц.

– Если месяца хватит. Извините, милорд. – Флетчер наносил на свою карту значки.

Улыбка тронула уголки генеральских губ.

– Полковник?

– Милорд? – с притворным удивлением отозвался Флетчер.

Он поднял глаза от карты, но карандаша не оторвал, словно его отвлекли.

– Я вижу, вы не приготовились к сегодняшнему совету. – Веллингтон легонько кивнул шотландцу и повернулся к Хогану. – Майор? Есть донесения?

Хоган пролистнул блокнот на две странички назад:

– Два дезертира, милорд, оба немцы, оба из Гессен-Дармштадтского полка. Они подтверждают, что гарнизон цитадели состоит из немцев. – Хоган поднял брови. – Говорят, боевой дух высок.

– Тогда почему дезертировали?

– У одного из них брат в КНЛ.

– А-а… Вы отправили их туда?

– Да, сэр.

Королевский немецкий легион не откажется от пополнения.

– Есть что-нибудь еще? – Веллингтон предпочитал проводить утренние советы быстро.

Хоган кивнул.

– Дезертиры подтверждают, сэр, что у французов осталось мало ядер, но достаточно картечи – и крупной, и мелкой. Нам это и так было известно. – Он быстро продолжил, опасаясь, что генерал выговорит ему за повторение. – Еще они говорят, что в городе боятся резни.

– Тогда им следует просить о сдаче.

– Горожане, милорд, частично на стороне французов. Надеются на наше поражение.

Это была правда. Штатских испанцев видели на стене: они стреляли из ружей по траншеям, ведущим к дамбовому форту.

– Но… – в голосе Веллингтона сквозило презрение, – они надеются избежать мести в случае нашей победы. Так?

Хоган пожал плечами:

– Да, сэр.

Ирландец понимал всю тщетность подобных надежд. Если Веллингтон настоит на своем, а он настоит, то штурм будет скорым и тяжелым. Если британцы пробьются в брешь, а Хоган допускал, что они могут и не пробиться, то войско сорвется с узды. Так бывало всегда. Солдаты, преодолевшие ужасы тесной бреши, считают своими крепость и все, что в ней находится. Ирландия помнила Дроэду и Уэксфорд, города, опустошенные Кромвелем и его английскими солдатами, и рассказы о жестокости победителей были еще на слуху. О том, как англичане согнали в церковь женщин и детей и как они праздновали, пока ирландцы горели.

Хоган подумал о Терезе и ее ребенке – ребенке Шарпа. Голос Веллингтона вернул его к действительности: генерал диктовал адъютанту приказ, воспрещающий всякое мародерство в городе. Но Хогану подумалось, что