Костры на берегах - Андрей Леонидович Никитин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Перед тем как Одд должен покинуть родную Скандинавию, сага посылает его в «страну бьярмов». Здесь, несмотря на явную фантазию саги, мы находим вполне реалистическое описание пути. Сначала он ведет героев на север в Финнмерк, где спутники Одда грабят и насилуют лопарок, живущих в землянках на берегу. Похоже, здесь отголосок вполне реалистичной зарисовки, тем более что на побережье Финмарка саамы жили действительно в землянках. Но дальше опять разрыв. Сразу же после Финнмерка Одд оказывается в «стране бьярмов», поднимается вверх по реке Вине, торгует с местными жителями, а после торга, следуя примеру Торира Собаки, идет ночью через лес и грабит курган, составленный из земли и блестящих монет.
В отличие от Торира Одд не смог избежать столкновения с бьярмами. Уладив дело миром после схватки, он отплывает и снова оказывается в Финнмерке. На этот раз Финнмерк этот не реальный, а самый что ни есть фантастический, с великанами, колдовством и прочими чудесами.
Передо мной открывалась любопытная ситуация. С одной стороны, я мог убедиться в устойчивой традиции северного пути в «страну бьярмов», что подтверждали и карты позднего средневековья, помещавшие Биармию в современном Финмарке. С другой стороны, я все более убеждался в фиктивности этого пути. Скальды знали «страну бьярмов», но ничего не говорили о пути в нее. Наоборот, Снорри, как можно видеть по «Кругу земному», реальной Биармии уже не застал. Он только весьма осторожно поддерживал существовавшую в его дни литературную традицию, которая направляла корабли викингов куда-то на север.
В чем же дело?
Я бился над этой загадкой долго, комбинировал известия саг, пытался рассматривать их под разными углами зрения, проверял переводы… Все было правильно — и непонятно. В конце концов я махнул рукой и решил больше о Биармии не думать. Пусть остается где-то во льдах! Может быть, это просто Земля Санникова?
Тогда и пришла догадка.
9
В тот день я сидел на одном из научных заседаний. Разговор шел об отношении к спорным летописным известиям, а среди прочего и о соответствии летописи «Слову о полку Игореве», которым я тогда интересовался еще очень мало. Спорили о правильности указания отчества Бориса Вячеславича, которого «слава на суд привела». Многим было непонятно, каким образом в дела сыновей Святослава оказался замешан этот их двоюродный брат, сын давно умершего смоленского князя. Где был после смерти отца этот Борис, что делал, в каких отношениях был с семейством Святослава, почему испытывал такое озлобление против своих дядей по отцовской линии? Обо всем этом в летописи не было ни слова. Поэтому некоторые историки, опираясь на свидетельство Татищева, считали, что в тексте «Слова о полку Игореве» заключена ошибка и на самом деле речь идет о Борисе Святославиче, одном из старших сыновей Святослава.
Им возражали другие, указывая, что в «Повести временных лет», в полном соответствии со «Словом», показан убитым на Нежатине Ниве именно Борис Вячеславич, который «похвалился вельми…».
Спор ходил по кругу. «Слово о полку Игореве» сопоставляли с летописью, а летопись — со «Словом». Слушать спорящих со стороны было забавно. Но в какой-то момент в мозгу у меня что-то словно переключилось, и я подумал, что ситуация похожа на ту, которая сложилась у меня с Биармией. Конечно, можно было думать, что в этом месте оба текста — летопись и «Слово» — восходят к одному и тому же источнику. Но могло быть и так, что один из этих текстов влиял на другой. Сомневающиеся в древности «Слова» считали, что фактическая сторона «Слова» заимствована из летописи: оттуда и перешла ошибка в отчестве убитого князя. Защитники древнерусской поэмы отрицали такую возможность, но им не приходило в голову, что скорее всего именно «Слово» своим авторитетом — вспомним авторитет скальдов! — могло повлиять на летописный текст.
«А кто на кого влиял в сагах? — думал я, отключившись от дискуссии. — Скальды ни при чем. Сам Снорри вряд ли выдумал „северный путь“, который яростно отстаивают сторонники беломорской Биармии… А они откуда о нем знают? Из саг? Отчасти, но главным образом из рассказа Оттара. Почему бы не предположить, что у современных ученых и у исландских историков, к которым принадлежал Снорри, оказался один и тот же источник заблуждений! Был ли известен им рассказ о плавании Оттара в том виде, в котором мы его знаем сейчас?»
Решение оказывалось простым и неожиданным. Запись рассказа Оттара была сделана в конце IX века, и от того времени до наших дней сохранилось несколько рукописей перевода Павла Орозия, полностью и в отрывках. Сколько же списков с них было сделано в X веке?! А в позднейшее время? Между тем записывать саги исландцы стали много позднее, во всяком случае в XI веке, не раньше.
Чем дальше я размышлял над этим, чем больше припоминал факты, тем крепче становилась уверенность. Конечно же, знали! И не только потому, что сочинение Павла Орозия в обработке короля Альфреда было особенно популярно в англосаксонском мире. Для исландцев того времени Англия была столь же знакома, как Норвегия и Ирландия. Там они воевали, там они жили, гостили у друзей и родственников, служили при дворе английских королей… Именно из Англии и Ирландии на отдаленный северный остров в ту эпоху шел нескончаемый поток рукописных книг самого различного содержания.
Началось это, я думаю, еще в X веке. Падение язычества лишь ускорило процесс.
Христианство, принятое исландцами в 1000 году, только шире открыло двери острова просвещению, культуре и искусствам. Известно, что уже во второй половине XI века в Исландии было четыре училища, где изучали латинский язык, богословие и опытную философию. К тому же при монастырях существовали еще свои семинарии. Сказалась близость Ирландии. В продолжение всего раннего средневековья «Зеленый остров» был одним из ведущих центров европейской культуры и книжной образованности. Начатое в училищах образование исландцы продолжали в европейских университетах — в Англии, Германии, Франции и в других странах. У многих дома были большие библиотеки. Как писал А. М. Стрингольм, исландцы перенесли на свой остров все английские сказания о короле Артуре и рыцарях Круглого стола. Переведенные и переработанные, они стали сагами об Ивенте, о Персевале, об