Грибоедов - Екатерина Цимбаева

Прохлада и минеральные воды оживили его, и через месяц он не без интереса принял участие в походе Паскевича на Эривань. 19 сентября, после четырехдневного обстрела, войска взяли крепость Сардар-абад, а 1 октября в грохоте жесточайшей шестидневной канонады была разрушена и пала Эривань. Паскевич и весь его штаб пребывали в чаду победы. В завоеванном городе силами офицерской самодеятельности был дан спектакль — «Горе от ума»! Офицеры обошлись без цензурного разрешения, и Грибоедов впервые увидел свое детище на импровизированной сцене во дворце сардаря. Он был глубоко тронут и, словно в благодарность, сочинил такую реляцию о взятии Эривани, что Паскевич на сей раз пришел в восторг[17].

3 октября передовой отряд под командованием генерала князя Эристова на волне общего одушевления овладел крепостью Меренд, а 14 октября без сопротивления и слишком быстро занял Тавриз, к огорчению Паскевича, шедшего по причине болезни с главными силами и надеявшегося первым вступить победителем в столицу Аббаса-мирзы. Грибоедов ехал с передовым отрядом, под предлогом помощи в сношениях с местными жителями. На самом деле он хотел лично проследить, чтобы заслуги его добровольных агентов в Тавризе были должным образом вознаграждены. Они успешно подготовили население к признанию власти России. Солдат встречали невероятно торжественно, чуть ли не как освободителей: вдоль всего пути их движения резали баранов, как жертвоприношение победителям. Аббас-мирза ушел куда-то вглубь страны. Вечером, упоенный шумом и восхвалениями, восторженный, почитающий себя чуть ли не выше Цезаря, Эристов спросил Грибоедова:

— А что, брат, Паскевич будет доволен?

— Не знаю, — ответил Грибоедов, думая о завистливости родственника, — это еще посмотрим.

— Ничего, брат! Тавриз взял, шах-заде прогнал! А что, брат, — не унимался Эристов, — как ты думаешь, что скажет Европа?

Грибоедов засмеялся:

— Э, ваше сиятельство! Европа не Катерина Акакиевна[18], она мало заботится о Тавризе и кто его взял.

Паскевич, однако, не стал выражать неудовольствие. Пока Грибоедов улаживал тавризские дела, генерал послал Обрезкова договариваться с каймакамом Аббаса-мирзы о месте проведения новых переговоров о мире. Дипломат добился согласия персиян на встречу в Дей-Каргане, где расположилась ставка Паскевича. Комендантом главной квартиры был назначен Лазарев, наиболее полезный в деле обеспечения высоких гостей всем необходимым и желательным.

Пока Обрезков обсуждал место будущей конференции, Грибоедов имел удовольствие принять в Тавризе нового посланника Ост-Индской компании в Персии сэра Джона Макдональда Киннейра. Прежде они не встречались и при первом знакомстве понравились друг другу. Макдональд оказался человеком просвещенным, начитанным и, для англичанина, общительным. В свою очередь он не скрыл восхищения умом и живостью Грибоедова. Однако при всей искренней любезности речей оба твердо отстаивали почти противоположные позиции стран, которые они представляли. Макдональд, как выразитель интересов Компании, проводил ее традиционную политику и стремился всемерно затягивать войну между Россией и Ираном, которая удерживала бы Россию от пугающего вторжения в Индию. В то же время он ни в коем случае не имел права ставить Иран на грань поражения: падение династии Каджаров или даже одного Аббаса-мирзы, преданного англичанам, свело бы на нет все прежние достижения Компании. К своему сожалению, Макдональд не располагал средствами, которые были у его предшественников: Компания почти обанкротилась и ее система подкупов рухнула. Посланник должен был проявить дипломатические способности, чтобы, после падения Тавриза, устроить мирные переговоры России с Персией, но заставить персов оттягивать решение любых вопросов.

Из слов Макдональда Грибоедов сделал вывод — впрочем, и без того очевидный, — что англичане гораздо больше персиян соболезнуют участи Аббаса-мирзы: с его поражением они лишались главного союзника в Персии. Английский дипломат пытался убедить Грибоедова умерить предъявляемые иранцам требования и предлагал свое посредничество на переговорах. Однако Грибоедов вежливо отклонил это предложение: мол, русское командование высоко оценивает усилия Макдональда привести русско-иранский конфликт к наилучшему исходу, но император приказал не принимать какого-либо иностранного вмешательства в отношения России со странами Востока. Макдональд не менее вежливо ответил, что точка зрения императора, без сомнения, основательна и он ни в коем случае не собирается навязываться. В результате они расстались друзьями, а открытое участие представителей Компании в начинавшихся переговорах было предотвращено.

6 ноября в ставку Паскевича прибыл Аббас-мирза со свитой. Его встретили сам главнокомандующий со свитой, Обрезков и давние знакомые — Грибоедов и Амбургер, которые наконец-то снова действовали сообща. Вдвоем они совершенно оттеснили Обрезкова, который плохо понимал происходящее, не знал персидского языка и в бессильной ярости проклинал тягучие персидские обычаи. Паскевич, в свою очередь, злился на нетерпеливость Обрезкова, вредящую без того нелегкому делу. Паскевич участвовал только в общих парадных заседаниях, назначаемых для обсуждения кардинальных вопросов, и при необходимости шумел и грозно стучал по столу по подсказке Грибоедова. Собственно пункты договора обсуждались на конфиденциальных заседаниях, где генерал не появлялся, Обрезков обычно тоже (или, фигурально говоря, грыз ногти, стараясь не сорваться на людях). Амбургер, по старой памяти, благоговел перед любым мнением Грибоедова. Так что ответственность за ход переговоров легла на плечи Александра Сергеевича.

Он готов был справиться со своей задачей, но, к его сожалению, не одни только персы и англичане препятствовали успеху дела. У иранцев имелось одно-единственное оружие — медлительность, медлительность и еще раз медлительность. Они надеялись, что, если отложить решение какой-нибудь проблемы, авось, времена переменятся и ее совсем не потребуется решать. У них были основания так думать: 8 октября 1827 года в знаменитом Наваринском сражении русско-английский объединенный флот разгромил турецкую эскадру и создал благоприятнейшую возможность для провозглашения независимости Греции. Президентом Греческой республики был избран бывший русский министр иностранных дел граф Каподистрия. Все это до крайности обострило отношения России и Турции. Две державы стояли на грани войны, и турки уже посылали в Иран эмиссаров с обещаниями через недолгий срок помочь шаху против русских. В этих условиях персы не желали заключать невыгодный мир и платить контрибуцию. Воевать они не могли, но ждать могли бесконечно долго.

Однако Россия не хотела ждать. По той же самой причине, в преддверии новой войны с Турцией, стране нужны были не пустые договоры, а реальные деньги, и их следовало выбить из персов в максимально сжатые сроки. Грибоедов прекрасно это понимал, он вполне мог этого добиться, опираясь на завоевания Паскевича и на свое знание местной ситуации. Но Николай I и Обрезков изо всех сил, хотя непредумышленно, вредили ему.