Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI— XVII вв. Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время - Сергей Федорович Платонов

нем челом королю, король не нашел ничего лучшего, как отправить всю эту компанию в Москву и именно ей передать управление делами в Московском государстве. Некоторые из лиц этого круга прибыли под Москву с Жолкевским, например И. М. Салтыков. Очень скоро после начала переговоров гетмана с московским боярским правительством, около 19 августа, под Москвой оказался знаменитый думец Вора и слуга Сигизмунда – Федор Андронов; его прислал король к гетману с поручением приводить москвичей в повиновение самому Сигизмунду, а не Владиславу. Вслед за тем приехали в Москву и прочие тушинцы этого кружка. Грамотой от 11 (21) сентября король свидетельствовал об этих заслугах и, перечисляя по именам всех этих достойных людей, которые «преж всех» приехали на королевскую службу, приказывал боярской думе заняться устройством их дел: воротить им дворы в Москве и разыскать пожитки или же устроить их иным способом и обеспечить жалованьем из Четверти. В то же время под Смоленском было составлено интереснейшее распределение должностей (rozdawanie urzędow): все лица, принадлежащие к данному кружку, были предназначены на виднейшие места центральной московской администрации, именно в приказах военных, финансовых и полицейских[197]. Судя по тому, что молодой Салтыков записан в этом списке боярином Стрелецкого приказа, заключаем, что список был составлен очень рано, еще до назначения «боярином в Стрелецком приказе» А. Гонсевского и до посылки И. М. Салтыкова из Москвы в Новгород, иначе говоря, никак не позднее середины сентября 1610 года. Таким образом, состав благонадежной, с точки зрения Сигизмунда, московской администрации был скоро и просто определен: Москвой должны были управлять именем короля тушинские «воровские» бояре и дьяки. Легко догадаться, могли ли примириться с этим «седмочисленные бояре» и московский патриарх[198].

Летопись сохранила нам любопытный рассказ о том, какую встречу приготовил Гермоген этим «воровским» боярам и дьякам. Когда королевские агенты явились в самую Москву и всем кружком пришли в Успенский собор, прося патриаршего благословения, патриарх сказал им слово. Он готов был благословить их, если они «пришли правдой, а не лестию» и не мыслят на православную веру; в противном случае он грозил им проклятием. М. Г. Салтыков спешил «с лестию и со слезами» убедить Гермогена, что Владислав «будет прямой истинный государь», и тогда патриарх смягчился и благословил пришедших, однако не всех. Исключение составил Михалко Молчанов, хорошо всем известный «изменник». Гермоген закричал на него и велел «его из церкви выбить вон безчестне». Так с первых шагов своих в Москве дельцы тушинского кружка были встречены с явным недоверием. А их исключительное положение при польско-литовском военачальнике боярине Гонсевском и влияние на ход дел в столице очень скоро возбудили против них не только московское боярство, но даже и самого Михаила Глебовича Салтыкова. Сохранились интересные письма того времени, посвященные как раз больному вопросу о взаимных отношениях лиц, столкнувшихся в Москве из-за власти. Федор Андронов, только что приехав под Москву в августе 1610 года, уже доносил Льву Сапеге, что необходимо изменить состав московской администрации: «В приказы б потреба инших приказных людей посажать, – писал он, – которые бы его королевскому величеству прямили, а не Шуйского похлебцы». На этот предмет он просил дать «полную об всяких делех науку», то есть инструкцию, Гонсевскому, который в то время должен был выехать от короля в Москву. Указывая на необходимость захватить в королевские руки тех московских деятелей, «которые туто были при Шуйском и болши броили (т. е. делали зло), нежели сам Шуйский», Андронов докладывал вместе с тем, что надо остановить самоуправство и другой стороны, именно слуг Сигизмунда. Он доносил, что Салтыков (Иван Михайлович, бывший тогда при Жолкевском) «дает листы на поместья» так же самоуправно, как дает их гетман и как «в столице дают поместья». Старшему Салтыкову, Михаилу Глебовичу, пришлось оправдываться против такого рода обвинений и доносов. Он, в свою очередь, жаловался Сапеге на Гонсевского и его «веременников», вроде Андронова, и писал, что в Москве дела идут неправильным ходом. Московских людей эти «изменники» притесняют и озлобляют и «гонят от короля», а Гонсевский «их слушает и потакает», «переимает всякие дела по их приговору на себя, не россудя московского обычая»; договор 17 августа не соблюдается, «все стало переменно, а не постоятельно». «Со Мстиславского с товарыщи и с нас дела посняты, – говорил далее Салтыков, – и на таком (как мужик Андронов) правительство и вера положена». Эти замечания подтверждаются с другой стороны. По воспоминаниям московских бояр, избранный на царство королевич еще в Москве не бывал, а у них у всех честь отнял; прислал в Москву с Гонсевским Московского государства изменников, самых худых людей: торговых мужиков, молодых детишек боярских, а подавал им окольничество, казначейство, думное дьячество. «Уж и не было в худых никого, – говорили впоследствии бояре панам, – кто бы от государя вашего думным не звался!» О поведении Гонсевского в Москве в 1610–1611 годах бояре говорили ему самому в лицо: «К боярам (в думу) ты ходил, челобитные приносил; только, пришедши, сядешь, а возле себя посадишь своих советников, Михайлу Салтыкова, князя Василья Масальского, Федьку Андронова, Ивана Грамотина с товарищи, а нам и не слыхать, что ты с своими советниками говоришь и переговариваешь; и что велишь по которой челобитной сделать, так и сделают, а подписывают челобитные твои же советники дьяки Иван Грамотин, Евдоким Витовтов, Иван Чичерин да из торговых мужиков Степанка Соловецкой; а старых дьяков всех ты отогнал прочь»[199].

Таковы отзывы современников о том порядке или, вернее, беспорядке в отношениях московских властей, какой создался после признания Владислава. Отзывы эти очень близки к истине. Можно точно установить, что боярское правительство в Москве очень скоро после договора с Жолкевским 17 августа было отстранено от дел и заменено новыми людьми. Уже в августе под Москвой и в самой Москве оказались думный дьяк Иван Грамотен с званием печатника или, как он сам себя величал, «печатника великие монархии Московские»; князь Василий Михайлович Масальский, которому был дан лист «на дворчество»; Федор Андронов, которому дана была должность казначея; отец и сын Салтыковы, оба бояре. За ними последовал десяток других думцев и дьяков, которые понемногу определялись к делам, пока наконец общим распоряжением короля 10 (20) января 1611 года они все были распределены по московским приказам согласно ранее составленному списку «урядов». Это распоряжение было последним ударом старому административному строю, в котором высшие места принадлежали «похлебцам» и «ушникам» Шуйского; теперь вместо них везде сели агенты короля. В то же время, как шли перемены в администрации, менялись отношения и в думе. Гонсевский перестал стесняться в отношении бояр с той поры, как возникло