Сталинизм и война - Андрей Николаевич Мерцалов

данным Кривошеева) нельзя говорить о «триумфе». Ряд недобросовестных историков поставил под сомнение проверенный временем показатель эффективности действий армий и профессионализма военных вождей — соотношение потерь, не предложив, впрочем, ничего нового. Другие не видят прямой зависимости масштабов потерь от качества войск и руководства ими.

По-прежнему искажают причины «больших утрат» СССР. Кривошеев и его соавторы объясняют это «прежде всего тем, что… он принял на себя основной удар и длительное время фактически один противостоял фашистской Германии и ее союзникам». Они ссылаются на «массовое уничтожение» агрессором советских людей; на «каток войны», что дважды прошел по земле СССР; на «предателей», что также входят в число потерь. Но все это — полуправда. Эти обстоятельства действительно неблагоприятны для СССР. Но они возникли не без участия его политических и военных руководителей или по их прямой вине. Так, противники и союзники СССР вступали в войну, выбирая наиболее удобное для них время. Но что помешало СССР поступать так же? Кто пустил жестокого агрессора в глубь страны? Всячески подчеркивая роль союзников Германии, непорядочно забывать союзников СССР, например, Югославию, США, сковавших на Западе и Востоке значительные силы фашистского блока.

Б. Курашвили по существу повторяет мысль А. Довженко о «культуре войны». Фактически оправдывая большие военные потери, он ссылается на уровень производительности труда. Но как объяснить этим «уровнем» разные методы руководства Жукова и Рокоссовского? Геллер и Некрич в «Утопии у власти» среди других причин справедливо отмечают «преступное небрежение советского руководства» в подготовке отпора агрессору. Они сообщают, что «жизнь человеческая в СССР не стоила ни гроша»; «военное командование часто думало не о том, как выиграть сражение, не неся при этом ненужных потерь, а как выиграть бой, не считаясь ни с какими жертвами»; «бросали людей на убой».

Гареев выделяет три фактора, определивших потери: военно-политический, оперативно-стратегический, пассивность союзников. Первые два фактора автор связывает со Сталиным, упорно воздерживаясь назвать все своим именем — порочное сталинистское руководство войной. «…За большие потери не было принято строго спрашивать». Это наибольшие обобщение и признание, на которые решается генерал. Ссылки на союзников, на их второй фронт несерьезны. При чем здесь сосед, если в твоем дома нет порядка? В книге Гареева о Жукове суждения о потерях еще более беспомощны. Он утверждает, что «могло быть хуже», объявляет «недостойным и кощунственным» вспоминать о потерях, наивно объединяет потери РККА и некоторых ее союзников, почему-то запрещает сравнивать потери одного СССР с потерями одной Германии без союзников. Тезис — Жуков будто бы «противостоял» решениям Сталина, приводившим к «несопоставимому урону наших войск» — автор оставляет без доказательств. Лицемерно сравнивает потери войск, руководимых Жуковым, с еще более плачевными результатами, умалчивая о победах малой кровью. Наконец, в разделе «О критериях и цене победы» за туманными рассуждениями о генезисе и итогах войны, роли СССР в достижении коалиционной победы, «непримиримости целей сторон» и «особо ожесточенном характере борьбы» автор пытается скрыть главное — некомпетентность и жестокость тирана и многих его выдвиженцев. Гареев вводит наукообразные термины вроде «качество победы, ее цены». Последняя будто бы выражается «не только в приобретениях (?), но и в потерях». В упоминавшейся нами первой книге очерков «Великая Отечественная война» приводятся сведения о потерях РККА под Москвой, они в три раза превышали потери группы армий «Центр». На этом основании авторы, пожалуй, впервые в нашей литературе называют Московскую битву «одной из страшных человеческих трагедий». Но воздерживаются упоминать об искусстве побеждать любой ценой.

Послесловие

1

Таким образом, за 40 с лишним лет после смерти Сталина и начала разоблачения культа его личности, менее 10 лет с начала систематической критики сталинизма отечественная историография сделала весьма немного для изучения этой наиболее развитой автократической системы XX в. Ее создателю было выгодно сохранить социалистический фасад системы. Миллионы людей искренне соединяли в своем сознании социализм и Сталина. Ныне «верхние десять тысяч» искусно эксплуатируют эту веру. По недоброй воле этих «верхних» и другим причинам исследования по истории сталинизма крайне редки. И главное. Сильные его последствия остались непреодоленными. В этом мы находим главный источник глубочайшего социального кризиса, в который ввергнута страна.

С изучением второй мировой войны дела обстоят немногим лучше. Создана одна из самых обширных в мире литература, введена в научный оборот масса материалов. Но освещение войны до сих пор остается неполным, односторонним, идеологизированным. Большинство историков рассматривают войну, как правило, вне связи со сталинизмом, имевшим определенное отношение к ее происхождению, оказавшим значительное влияние на ход и исход войны со стороны СССР. Наше исследование представляет собой первую попытку соединить в этой картине эти два явления XX в., по крайней мере, наметить пути такого соединения. Без него, на наш взгляд, немыслимо понять ни того, ни другого. Хотя бы потому, что порочная сущность сталинизма проявилась наиболее полно именно во время войны.

Почему литература о сталинизме и войне так долго пребывает в плачевном состоянии? Отметим вначале вполне объективное обстоятельство — крайнюю сложность самого предмета исследования. Противоречиво развитие сталинизма, еще больше противоречий в истории советского общества в целом. Тем более что эту историю постоянно искажали и «левые» и «правые».

Ко многим чертам войны 1939–1945 гг. применимы прилагательные превосходной степени. В то же время ее отличает сильнейшая противоречивость. Изучить последнюю пока бессильна и мировая историография. Сказываются односторонние подходы, политизированность. На самом деле минувшая война — это крайне несправедливые, опасные для всего мира цели агрессора, хорошо организованного, обученного и вооруженного, не связывавшего себя нормами морали и права, особенно относительно «неарийских народов». Но это и самые высокие цели защиты собственной Родины и населения всей Земли; исключительное мужество армий и народов, способность превзойти агрессора в военной науке и технике.

Война советского народа также не может быть оценена однозначно, ее нельзя изображать лишь в мрачных тонах. Общечеловеческие традиции российской истории, гуманистические идеалы Октября продолжали жить в сознании народа, что наиболее ярко проявилось именно в военные годы. Исследователи, отечественные и зарубежные, полагают, что народами СССР руководил не только традиционный патриотизм, но и социалистическая и интернационалистическая идея. И ВКП(б) не может быть оценена однозначно. Ее аппарат представлял собой инструмент в руках «вождя». Однако были миллионы рядовых членов партии, не имевших отношения к делам