Множество книг, или Библиотека (Мириобиблион) - Фотий Константинопольский

большую цель. В чем она состояла? Вот она: показать отвращение и возмущение к тем, кто предается удовольствиям, но не с намерением умалить твои права, но рассеять твое невежество, чтобы ты наслаждался такою собственностью осмотрительно и без злоупотреблений. Вот такую цель я ставил, обладая благосклонностью твоего отца, которую приобрел с течением времени, и ни разу не выступил в роли глупого льстеца, роль с который ты знаком в данный момент. Мой возраст и великие познания в делах дают мне знание, что от лести погибли многие люди наивысшего достоинства, она привела к разрушению величайших царств, таких как Кассандрово, Лисимахово и Александрово, которое было много значительнее Мидийского, Сирийского и Персидского, да так, что не осталось зачатков, из которых они могли бы возродиться: и это произошло не без основания. Молодой человек, по причине возраста невежественный во многих вещах, но уже известный своими пороками, как можно заметить, более уязвим и более подвержен опасности. Именно поэтому Александр, непобедимый силой оружия, показал себя очень слабым в мирной жизни. Он соблазнился похвалами и когда назвался богом, думал, что перед ним будут благоговеть, а не осмеивать его. Он забыл, что не в его власти желать невозможного.

(18) Когда оратор выступает перед народом, не придерживаясь роли друга, но подобострастно, горячность толпы, которая находит советчика в ее дурных постановлениях, ускоряет гибель города. Ибо обвинителю угрожают не только его противники, но и те, кто открыт для зависти. Обвинитель не торжествует единственно по причине своих антагонистов, но опять-таки раздражает людей наиболее влиятельных, как только зависть пустит острые стрелы, склонный верить тому, что это действие недостойно их.

(19) Эфиопы для войны используют большие луки и небольшие стрелы, у которых наконечники не железные, а каменные, удлиненной формы, закрепленные с помощью нити, чрезвычайно острые и пропитанные смертельным ядом.

(20) Птолемей, сообщает наш автор, для войны с эфиопами нанял в Греции пятьсот всадников. И тем из них, кто первым подвергался опасности, — в количестве ста человек, — он дал особые доспехи. На всадников и на коней он возложил одежды из войлока, который жители этой страны называют касас, так что тело, за исключением глаз, было полностью закрыто.

Извлечение из пятой книги Агатархида «О Красном море».

(21) Многие, и среди простолюдинов и среди поэтов, столкнулись с проблемой как правильно объяснить чрезмерные бедствия, выпавшие на некоторые народы, которые искали приют от бедствий. Явление это не будет понятным, если не раскрыть причин, которые согласуются с рассказом, что мы хотим поведать. Олинф и Фивы, два знаменитых города, были разрушены до основания Александром и Филиппом. Эта ужасающая катастрофа, случившаяся неожиданно, вдохнула в большое число греков большую озабоченность о будущности империи и дала повод множеству ораторов говорить, распространяясь, в частности, на несчастья, от которых страдала Греция. Некоторые, как явствует, рассматривали это событие в аллегорической форме и обнаружили свое обилие в разнообразии применяемых стилей. Другие не побоялись говорить с большим пылом, чем обычно, и выражались в манере подобающей таким важным обстоятельствам. Я приведу примеры обоих видов красноречия, так что вы оцените их стили путем сравнения, и на опыте оцените, кто из авторов выступил лучше, а кто не добился такого же превосходства.

Гегесий показывает неубедительность в своих частых описаниях разрушенных городов. Он никогда не называет вещи прямо, как того требуют обстоятельства, и ищет любую возможность переложить избавление в речах на несчастный случай. Он до некоторой степени достигает назначенной цели, но никогда способом достойным темы, как это можно увидеть в его речах. Например: «мы прославились, покидая город». Обратите внимание: нет у него никаких чувств, но есть некий замысел, и поиск того, что он имел в виду. Ибо если вы заметили неоднозначность в мыслях, она располагается как раз в месте с напыщенным стилем. Почему? Не потому ли, что когда некто хорошо знает, что следует говорить, тогда легко понять мысль автора. Но утрата ясности не способствует силе выражений. Потом он говорит о фиванцах следующим образом: «несчастье пришло несказанное в город, что кричал громче всех». И опять же об Олинфе: «я уехал из города тысечемужного, а вернувшись, не застал никого». Вы спросите, почему? Ибо это выражение, смысл которого недостаточно установлен, выносится на наш суд с целью, которую преследует автор. Он приглашает того, кто чувствует сострадание, не сосредотачиваться на тонкостях языка, но определить причину, вызывающую в нем мучительное чувство; не увлекаться правильностями стиля, но сосредоточиться только на том, что вызвало бедствие. Однако, теперь перейдем к другому случаю.

«О Александр, размышляя об Эпаминонде, разглядывая руины города, ты не возносил молитвы к богам, тогда как были они в этих самых местах». Обвинение наивное, передача жесткая, печальное зрелище поступка. Другой случай. Эта фраза: «город, пострадавший от безумия царя, представлял зрелище более жалкое, чем способны представить трагедии», как кажется, лучше приспособлена к другим целям, чем к риторическим упражнениям, и своей хлесткостью мало соответствует данной теме. Я думаю, имеющееся впечатление трудно удержать тоном зубоскальства при обсуждении таких важных вопросов. Другой пример: «Почему мы должны говорить об олинфянах и фиванцах, которые сдали свои города?» Вот еще один, который выглядит как лесть, и который не отмечен ни порядочностью, ни простотой: «Ты, Александр, когда уничтожил Фивы, сделал нечто подобное тому, как если бы Зевс сбросил луну с небосвода, ибо солнце уподобляют Афинам, а эти два города — очам Греции. И теперь я беспокоюсь о другом: потому что один из этих глаз — Фивы — вырван». Эти слова ритора мне кажутся скорее насмешкой, нежели плачем о судьбе двух городов. Заметим, как быстро он оборвал свою речь, и как своею ясностью скрыл свой взгляд на катастрофу, им описанную. Еще один похожий пример: «близлежащие города оплакивали город, который был, а затем они сами увидели его уничтожение». И если бы кто-то прочитал эти слова фиванцам и олинфянам, утверждая, что разделяет их страдания в момент завоевания, не думаю, что они захотели бы смеяться над автором, и, в некотором роде, они скорее хотели бы позаботиться о себе. Мы сообщим еще один пример из того же ритора: «Ужасно видеть бесплодной страну, которая взрастила мужей из зубов Дракона (τυς Σπαρτούς)». Демофен, которого риторика лишила чувств, не выражается в такой манере. Он говорит, что был бы недоволен превращением в пастбище Аттики, которая первая подарила другим странам самые лучшие плоды. Но когда оратор говорит, что с сожалением видит в запустении плодородные земли, это антитеза,