Повести древних лет. Хроники IX века в четырех книгах, одиннадцати частях - Валентин Дмитриевич Иванов

то очень много тайных расправ и все казни за выдуманные вины были следствием предвидения, осуществленного Властью.

Первое появление князя Ростислава в Тмуторокани было для таврийских греков интересным происшествием. Есть о чем поговорить дома, на торгу, со знакомыми. Есть случай показать знание Руси и русских. Насильственное, но бескровное удаление князя Глеба увеличивало интерес к событию. Смена правителей – игра. Один так поставил войско, другой – так, первый пошел туда, второй – сюда. Переговоры. Подкупы.

За успехом князя Ростислава последовали неудача его и опять успех. Все время без крови. Такое придавало блюду вкус, тревожный своей странностью. Присутствуешь при споре на непонятном языке с непонятными жестами. Скифы… Скифами называли русских не только многие обыватели Восточной империи, но также историки и писатели.

Со времени ухода из Тмуторокани князя Мстислава Красивого прошло сорок лет[2]. Юноши, став стариками, нашли Ростислава похожим на Мстислава внешностью, воинской доблестью и доброй щедростью: щедрость правителя есть признак государственного ума или расчета.

За сорок лет сменилось несколько правителей Таврии. Каждый был обязан предвидеть по должности и в соответствии с правилами для правителей, созданными в канцелярии Палатия.

Восточный ветер без устали тащил тучи во много слоев. Верхние устало тянулись, как караваны, выбившиеся из сил на многодневном пути. Нижние, грязно-седые, лохматые, спешили изо всей мочи, комкаясь, меняя очертания каждый миг. Они сливались, разрывались, падали ниже и ниже, не сокращая буйного бега.

Буря. В море есть нечто вещее: оно обладает даром предчувствовать бури. Море начало волноваться с вечера, узнав о замыслах черной гостьи за половину суток до ее появления. Задолго до первых порывов ветра море стукнуло в берег, предупреждая: берегись! Бесспорно, ветер поднимает волны. Но что поднимает волны, когда ветер еще так далек? Предчувствие моря. Оно знает и само производит волны, тем самым вызывая ветер.

Подобными рассуждениями наместник Таврии Поликарпос встретил гостя, явившегося к нему по долгу службы, и закончил так:

– Кажется, я невольно вернулся к известному софизму: что было раньше, яйцо или курица? Что скажет мне об этом уважаемый стратегос?

Собеседник наместника Констант Склир не был облачен званием стратегоса. Таврия была слишком мала, все ее гарнизоны составляли немногим более полутора тысяч солдат. Склир носил звание комеса, или катепана, лишь потому, что таврийский отряд составлял отдельную армию. Поликарпос величал Склира стратегосом из вежливости. По тонкости столичного обхождения было принято повышать звание собеседника даже на несколько ступеней. Провинция не хочет отставать от столицы.

Склир усмехнулся:

– Мне угодно полагать, превосходительнейший, что они существовали одновременно – и курица и яйцо. Курица не могла появиться без яйца, яйцо не могло появиться без курицы, не так ли? Мы не соревнуемся в богословии, превосходительнейший, поэтому замкнем круг.

– Замкнем, превосходительнейший, – согласился Поликарпос. По привычке сияя благодушной улыбкой, он легко дарил Склиру и титулование, на которое у комеса не было права.

– Замкнем, замкнем, – повторил Поликарпос. – Скажу тебе, я в известном смысле хотел бы быть морем. Оно предвидит. А я, грешный? – Поликарпос сокрушенно ударил себя в грудь. И, по привычке изображая шута, похлопал себя по тугому животу.

Склир расхохотался. На его не слишком вежливый смех Поликарпос ответил взрывом хохота.

С таким небом, с таким морем империя казалась бесконечно удаленной от Таврии. Вчера в Херсонесский порт вошли корабли, одолев менее чем за три дня расстояние от столицы до колонии. Старший кормчий пересек Русское море, пользуясь устойчивым южным ветром. Буря, казалось, решила подождать.

– Успех сопутствует храбрым, – приветствовал моряков Поликарпос и осторожно оговорился: – Как утверждают поэты, не более.

Тоже предвидение. Чье? Кормчего? Корабли были в открытом море, когда буря созрела в Колхиде. Гнездо восточного ветра, как знали таврийцы, находится в ядовитых колхидских болотах.

С кораблями прибыл посланный из Палатия маленький человек с большим приказом, содержание которого Поликарпос ощутил еще не читая: недавно принявший правление империей базилевс Константин Десятый сокращал расходы. Так он начал, так будет продолжать. Действия базилевса были понятны Поликарпосу: ведь они с базилевсом были старыми знакомыми, если такое слово применимо к отношениям между низшим и высшим.

Так ли, иначе ли, но Константин из знатной семьи Дук шагал по вершинам Палатийских канцелярий от высоких званий к высшим, когда Поликарпос лез снизу, как червь. Он сам был свой предок. Нужно сказать правду: Поликарпосу помогали гибкий ум, способность учиться, быстрая сообразительность, ловкое шутовство, искренность. Напыщенный Константин Дука покровительственно ласкал круглые щеки способного исполнителя. Угадывать мысли начальства – что это, предвидение? Если Поликарпос и дерзал предложить что-либо свое, то лишь для потехи начальника.

И вот он наместник, правитель Таврии. Разве это плохо? Известно ли, что для умных людей быть шутом пред высшими есть способ возвышаться, не рискуя? Нет, неизвестно.

Бог наградил Поликарпоса умом, цветущим здоровьем. И пятью детьми, чем Поликарпос оправдал значение своего имени – Многоплодный. Впрочем, десятки миль исписанных им пергаментов тоже плоды.

Ныне Константин Десятый повелевал Таврии вдвое уменьшить расходы на поддержание крепостных стен. Однажды в начале правления он, базилевс, уже уменьшал эти расходы, и тоже вдвое. Приказывалось также сократить численность войска на триста солдат. Взамен следовало обязать военной службой по первому вызову шестьсот обывателей из числа обладающих годовым доходом, равным поступлению дохода с сорока участков пахотной земли, с чего бы такие доходы ни получались.

В подтверждение того, что требования не предъявляются вслепую, были приложены расчеты, извлеченные из налоговых реестров, посылаемых в канцелярию Палатия канцелярией наместника, о доходах с торговли, промыслов, ремесел, от виноградников, садов, пахоты, скота, от того и другого для обладателей смешанного имущества. Поликарпос замечал ошибки в расчетах, описки, неправильные итоги. Наместник Таврии живо представил себе канцелярию, задохнувшуюся под бременем работы. Что Таврия! – меньше ногтя мизинца на теле империи – и то запутались в счете. Они перетряхивают все! Сановники погружаются в думы, извлекая новые откровения – где сколько взять, сколько с чего срезать. Все делается срочно и бесповоротно. Переутомленные писцы и счетчики совершают невероятные ошибки, зато все кипит, империя мчится к великому будущему на бумажных парусах. Да будут благословенны боги папируса, пергамента и туши!

– Вонючий козел! Святейшая каракатица! Обезьяна, гадящая на папирус! – изощрялся Констант Склир. – Как же тут отвечать за безопасность Таврии? Вместо стен, боевых машин, солдат базилевс приказывает дружить с соседями, ибо мир дешевле войны. Вызнавать замыслы соседей и вносить смуту в их ряды. Попробовал бы сам!

А Поликарпос представил в лицах Константина Канцелярского на троне. Таврийский наместник обладал талантом мима, и образ Константина ему давался, хотя тот был высок