Свет в объятиях тьмы. Азим и Чёрный рубин - Бехруз Курбанов

и по его спине побежали мурашки. Он вспомнил, что этот самый стих Рахмон собирался прочитать им год назад на посевных полях, но осёкся и сменил разговор.

Но что это за стих? Кому он принадлежит?

Рахмон начал его повторять и Азим в ужасе сразу подбежал к нему и покачал за плечо.

— Рахмон-ака? — звал юноша, но старик отказывался просыпаться и продолжал шептать слова из стиха. — Рахмон-ака!

— Азим, — проснувшись и посмотрев на юношу, сказал старик. Однако, его глаза снова уплыли. — Азим… — вяло проговорил Рахмон. — Он… — старик снова уснул.

Юноша опасался, что старик продолжит бредить, и долго сидел над его головой, чтобы разбудить в случае чего. Постепенно у него начали слипаться глаза и в следующий раз, когда он открыл их, уже наступило утро.

— Проснулся? — спросил Рахмон, стоя у двери.

Азим потянулся на месте и встал.

— Доброе утро, Рахмон-ака, — сказал он, смерив старика изучающим взглядом.

— Идём. Тебе нужно поесть, — Рахмон кивнул в сторону кухни и вышел из комнаты.

Азим озадаченно последовал за ним.

— Рахмон-ака…

— Садись, — мягко потребовал старик.

На обеденном столе стояла миска с едой — она была тёплая. Видимо, старик уже давно разогрел его стряпню и ожидал, пока он не проснётся.

— Ешь. Тебе предстоит долгий путь.

Азим с недопониманием поднял взгляд на старика.

— Ешь, — повторил Рахмон, — и я отвечу на твой вопрос.

Поведение старика показалось подозрительным. Однако Азиму очень хотелось получить ответ на вопрос, который вертелся у него на языке. Он взял деревянную ложку и начал есть.

— У меня не так много еды, — говорил тем временем старик. — Мне редко удаётся поймать что-то вроде этого кролика, но я нашёл два старых бурдюка, — сказало он, садясь напротив Азима и показывая ему эти кожаные бурдюки. — Мы наполним их водой у ручья. Это поможет утолить жажду в пути. Вот, привяжи их у себя на поясе, — старик протянул бурдюки юноше и встал, чтобы выйти из кухни. — Пошли, — сказал он на выходе.

Оставив пустую миску на столе, Азим поспешил за Рахмоном.

— Пошли, — ещё раз сказал старик, выходя из дома. — Я кое-что тебе покажу. Это далеко. Иди молча и не отвлекай меня, пока мы не дойдём. В этом лесу не так много фруктовых деревьев, как кажется. Если по пути попадётся хоть одно, собери как можно больше плодов. Теперь они будут твоей единственной пищей. Но не собирай ягоды, они несъедобны. А на грибы у нас нет времени.

Азима слегка удивило и озадачило это требование. Однако он был готов на всё, чтобы найти Чёрный рубин. Ему пришлось послушать безумного, как сказал бы Хуршед, старика и молча следовать за ним.

Полторы сойи они шли на север. Азиму казалось, что Рахмон ведёт его куда-то по определённой дороге, так как старик обходил все места, где подлесок рос выше колена. По пути им попалось одно сливовое дерево, но плоды на ней были ещё мелкими и зелёными. Азим пытался взглядом найти другие плодоносные деревья, но вблизи не было ничего кроме дубов, вязов, ясеней, клёнов и других кривых и кособоких лиственных деревьев.

К полудню они прошли три фарсанга, двигаясь то на север, то на северо-запад. У Азима уже устали ноги. Он хотел устроить привал, но Рахмон покачал головой и неутомимо шёл дальше. В сорока газах справа от себя Азим заметил ещё одно сухое дерево — это был орех с тремя толстыми косыми стволами. Оно было таким же чёрным и безжизненным, как тот дуб. Азим пытался разглядеть, есть ли на нём какое-нибудь пятно, вроде того следа от руки, но расстояние не позволяло ему этого. Однако размышления о причинах высыхания этого дерева отвлекло юношу от ноющих ног.

Кстати, если бы они шли слева от этого ореха, Азим бы заметил след от руки между двумя стволами.

Вскоре они дошли до ручья, широким изгибом огибающего старый кряжистый вяз. Ширина русла была всего лишь полтора газа. В ручье было немного камней, и вода в ней протекала медленно и почти бесшумно.

— Набери воды, — сказал Рахмон.

Старик присел на корточки у ручья и, сложив руки лодочкой, набрал воды и выпил. Утолив жажду, он вымыл лицо и шею.

Азим тем временем присел в нескольких шагах справа от старика и, прежде чем наполнить бурдюки, сделал то же самое.

— Этот ручей протекает только в лесу, — сказал Рахмон. — Он берет своё начало из-под земли в нескольких милах к северу отсюда. Разделяясь на множество рукавов, он протекает почти по всей западной части леса, и снова объединяется в одну, перед тем как вновь уйти под землю в десяти фарсангах к югу отсюда.

— Куда мы идём? — спросил Азим.

— Мы скоро дойдём. Вставай.

Они перешли ручей вброд и мимо кряжистого вяза пошли на запад. Через полтора мила они пришли к плакучей иве. Ствол дерева был полностью скрыт за пышной кроны. Ветки с тонкими, длинными листьями ниспадали почти до самой земли.

— Ты хотел знать, зачем я вернулся? — спросил Рахмон. — Ради любви, — сам же он и ответил. — Даже ты сейчас стоишь здесь ради любви. Любви Рашида и моего брата ко мне. Твоей любви к султанзаде. Ради неё ты пришёл сюда, чтобы найти то, чего не удалось найти мне.

Азим удивился и был слегка разочарован, услышав это. Он вопросительно посмотрел на старика, думая: «Неужели я проделал весь этот путь зря?»

— Под корнем этого дерева, — старик кивнул в сторону плакучей ивы, — я когда-то зарыл меч. Помоги мне откопать его.

Азим нерешительно кивнул и зашёл под крону сквозь неплотную занавесь из тонких веток. Под кроной он увидел толстый кривой ствол, а рядом из земли выступал небольшой кусок корня. Азим подошёл к нему и начал рыть под ним землю. Он вырыл яму глубиной в полторы пяди и нашёл кусок ткани. Азим вырыл яму побольше и извлёк из неё эту ткань, в которой был завернут меч с изогнутым клинком. Юноша вернулся к старику и вручил ему этот свёрток ткани с мечом внутри.

Рахмон с трепетом взял свёрток. Раскрыл его и показал Азиму спрятанный в нём меч. Юноша был поражён красотой меча. Изогнутый клинок с узким остриём был выполнен из голубой стали. На заставе с обеих сторон была выпуклая волнистая линия, а внутри её изгибов была гравировка из клинописи. Гарда также была волнистой, а рукоять сделана из белого ребристого рога молодого горного козла и хорошо промазана лаком. На конце рукояти было три тонких голубых флажка, равных по длине самой рукояти. Рахмон взял