Император Юлиан - Гор Видал

Всю ночь войска переправлялись через реку. Саперы жалуются на то, что река разлилась от весенних дождей, но жаловаться - это их обычай. Пока что выстроенный ими понтонный мост держится. Разведка не встречает никаких следов персидской армии: по словам сарацинов, Шапур ошеломлен нашим внезапным нападением. Он, видимо, не ожидал нас раньше мая. Значит, он еще не собрал свою армию, нам это весьма на руку. И все же для такого прекрасного начала войны мои энергия и оптимизм оставляют желать лучшего. Только что я получил из Парижа длинное письмо от Саллюстия. Добрые предзнаменования не внушают ему доверия, и он просит меня не вторгаться в Персию. Он сходится с Либанием в том, что мне следует остаться в Константинополе и довести до конца начатые реформы. Как всегда, его доводы безупречны, и это сильно на меня действует.

Этим вечером я всех отослал, а Максима попросил задержаться. Я показал ему письмо Саллюстия, заметив при этом, что, коль скоро в политических вопросах Саллюстий редко ошибается, надлежит, по крайней мере, обсудить его совет. Максим согласился. Начал он с того, что стал расточать Саллюстию настолько неумеренные похвалы, что я никак не мог понять, почему у меня сложилось впечатление, будто они друг друга недолюбливают. Почти час мы с Максимом анализировали все доводы за и против продолжения персидского похода. Мы решили, что его надо продолжать. Правда, Максим заметил, что история знает сколько угодно примеров, когда полководцы собирали армию и не начинали войну. Констанций, к примеру, делал это ежегодно, поскольку считал, что сбор армии сам по себе устрашает противника. Возможно, так оно и есть.

- Но Саллюстию неизвестно то, что известно нам, - заметил я наконец, имея в виду явление Кибелы Максиму.

- Есть еще кое-что, неведомое ему. - Максим устремил на меня взгляд своих лучезарных глаз, повидавших столько тайного и запретного. - Я не открывал этого даже тебе.

Последовало томительное ожидание. Хорошо зная Максима, я не торопил его и ждал, слушая, как пульсирует у меня в висках кровь.

Максим поднялся на ноги. Его желтый шелковый халат ниспадал таинственными складками. Колеблющееся пламя светильника отбрасывало на стену огромную его тень. У меня по коже пробежал холодок, предвещающий неминуемое приближение божества. Чтобы отогнать демонов, Максим обвел вокруг себя посохом и заговорил:

- Прошлой ночью, в самый темный час, я вызвал из бездны Тартара саму Персефону, царицу всех усопших, нынешних и будущих.

Светильники мигнули, и тень на стене заплясала; хотя ночь была теплой, меня бил озноб.

- Я задал ей единственный вопрос, задавать который категорически запрещено, но вопрос этот касался не меня, а тебя, и даже не тебя, а Рима - нет, и не Рима даже, а истинной веры. Потому-то я счел себя вправе задать этот страшный вопрос, не навлекая на себя гнева фурий и не боясь запутать нить Парки.

Я знал, о каком вопросе идет речь, и ждал, едва дыша. Бормоча заклинания, Максим стал чертить на полу знаки, предохраняющие от злых духов.

- Я спросил: "Грозная царица Тартара, поведай мне, где найдет смерть твой верный сын Юлиан?" - Тут Максим умолк и поднес руку к горлу. У него перехватило дыхание, он покачнулся и не упал только потому, что изо всех сил вцепился в посох. Внутри него шла борьба невидимых сил. Я сидел неподвижно, не решаясь ему помочь, так как боялся нарушить могущественную силу очерченного им крута. Наконец Максим стал дышать свободно. - Демоны, - прошептал он. - Но нам подчиняются высшие силы, сам Гелиос - наш щит… Персефона ответила: "Все люди будут скорбеть, а боги возрадуются, приветствуя на Олимпе нового героя, когда наш возлюбленный сын Юлиан погибнет во Фригии". - Голос Максима стих до шепота, как будто он очень устал. Я сидел не шелохнувшись, похолодев, как ждущая меня во Фригии смерть. И вдруг Максим хлопнул в ладоши и деловито заключил: - А до Фригии, друг мой, нам далековато. Я облегченно засмеялся:

- И если я добьюсь победы, ноги моей там не будет! - Затем я открыл Максиму, что то же самое предсказала мне когда-то Сосипатра. Мои слова его очень удивили. Он об этом ничего не знал.

- Так или иначе, теперь ты понимаешь, почему письмо Саллюстия меня не беспокоит. С нами говорила сама Персефона, и ты знаешь то, что было дано знать очень немногим, - место твоей смерти.

- А время?

- Исключено! Это было бы оскорблением самой Парки! Но одно нам доподлинно известно: в персидском походе ты не погибнешь, а стало быть, победишь.

- Как Александр! - Я вмиг воспрянул духом. Разве я не Александр, воскресший, дабы завершить его великий труд ~ принести свет просвещения Эллады варварскому Востоку? Я знаю, мы не можем проиграть.

Приск: Вот когда Максим был в ударе! Кстати, это лишнее доказательство тому, что между ним и Сосипатрой существовал сговор. Похоже, истинным призванием Максима была сцена. Впрочем, он и был актером, а Юлиан - его восторженной публикой.

О стоянке в Керкузии я больше ничего не помню, кроме одного: там казнили интенданта за то, что баржи с зерном, прибытие которых он намечал на четвертое апреля, не подошли к сроку. Через час после казни этого бедняги баржи показались из-за поворота реки. Это было неприятное происшествие, и Салютий, вынесший интенданту смертный приговор, очень раскаивался.

Ночью мне не спалось, и на заре я вышел на берег. Сидя в кресле преторианского префекта, Салютий наблюдал, как армия переправляется по наплавному мосту на ассирийский берег - Ассирией называется эта часть Персии. Это прохладное утро запечатлелось в моей памяти так ясно, будто все происходило лишь вчера. На востоке слабо брезжит заря, вздувшаяся Абора несет потоки грязи, по мосту идет конница - лошади шарахаются от воды, всадники ругаются, гремят доспехи. Кругом, насколько хватает глаз, ждут своей очереди на переправу пехотинцы; их шлемы под первыми лучами солнца поблескивают, как звезды. Они приглушенно, даже, я бы сказал, как-то испуганно переговариваются - и неудивительно, ведь впервые за много лет римская армия вторгается во владения царя Персии.

Я присел на табурет возле Салютия, к которому то и дело подбегали адъютанты с вопросами: можно ли легиону терциаков переправиться раньше воинов Виктора, не успевших подготовиться? В каком порядке двигать осадные машины? Следует ли сарацинам переправляться теперь, с конницей, или позже, с пехотой? Благодаря терпению Салютия переправа проходила в образцовом порядке.

Когда Салютию удавалось улучить минутку, он перекидывался словом со мной. Я спросил его напрямик, что он думает об исходе войны. В ответ Салютий пожал плечами:

- С военной точки зрения нам нечего бояться персов. - Он указал на легионы, сплошь покрывшие берег реки. - Вот лучшие в мире воины, а государь - лучший в мире полководец. Во всех сражениях мы их наверняка разобьем.

- Но они избегают боя, и мы на их земле. Они обычно изматывают противника бесконечными стычками.

- И все-таки превосходство на нашей стороне. Только…

- Только? - Салютий опустил глаза на список легионов, лежавший у него на коленях. - Только? - повторил я.